XV
Валли внимательно разглядывала себя в зеркало. Ресницам бы надо быть подлинней, решила она, но что поделаешь! Зато в глаза сегодня можно не впускать белладонны: большие, сияющие, лучисто-зеленые, безукоризненно красивые. Против бровей тоже ничего нельзя возразить, это уже отметил Рауль Хохштедтер (допустим, он дурак, но как-никак он художник и в таких вещах разбирается, и если он говорил, что у нее, у Валли, классический рисунок бровей, то доля правды в этом, конечно, есть). Верхняя губа тонковата, верно, но это Валли не беспокоило: немного губной помады — и все в порядке, к зубам тоже не придерешься. Чтобы полюбоваться их блеском, Валли проделала перед зеркалом ряд улыбок. Потом, внимательно осмотрев подбородок, щеки и мочки ушей, она попробовала несколько раз эффектно вскинуть ресницы (не так театрально, как Аста Нильсен, но в той же манере). В конце концов она вздохнула и констатировала: «Он прав, я обольстительна, но…»
Что «но»? Что имел в виду Гелузич, когда вчера после концерта шепнул ей: «Вы обольстительны, Валли; возможно, вы об этом догадываетесь. И инстинктивно вы поддадитесь на обольщение. Но в любви наряду со всем прочим большую роль играет опыт и знание. Только когда вы будете точно знать, чего вы хотите, обольщая других и сами поддаваясь обольщению, только тогда вы будете женщиной в полном смысле слова».
Мнение Гелузича польстило ей, но было тут и что-то покровительственное. Валли надула губки. Ей не нравилось, когда ее поучали, обращались с ней, как с наивной девочкой. В конце концов у нее тоже есть некоторый опыт. Настоящий опыт? Она запнулась, с гримасой отвращения прогнала воспоминание о том, что пережила в мастерской Хохштедтера. «Нет, тогда было только мучительно. — Валли содрогнулась. — Словно ящик с грязными чулками. Надо бы вычистить эту авгиеву конюшню, но даже подумать об этом страшно, и скорей задвигаешь ящик».
Валли полузакрыла глаза, теперь она видела свое отражение в зеркале, как сквозь занавесь. Она почувствовала то же напряжение во всем теле, что и вчера, когда Гелузич, подавая ей пальто, коснулся бородой ее шеи.
«Я бы ничего не имела против, чтобы он целый час помогал мне надевать пальто!» — подумала Валли. О, она отлично представляет себе, как это устроить: как сознательно поддаться обольщению. Она прекрасно может это себе представить, и она это ему докажет, да, докажет!
Как многие чувственные по натуре девушки с живым воображением, но с недостаточным жизненным опытом, Валли тоже любила разыгрывать перед зеркалом сцены с переодеванием и раздеванием. Все еще полузакрыв глаза, скинула она с себя платье и начала снимать белье.
Неожиданный порыв ветра взметнул занавеску, сдул с туалетного столика письмо поляков и пахнул Валли на ноги холодом, приподняв подол ее рубашки. Валли повернулась к окну, но передумала, подняла руки, потянулась. Ветер играл с письмом, упавшим на пол. Листок бумаги шуршал. Валли задумчиво следила глазами за сероватым листком, исписанным вычурным Сашиным почерком. Вдруг ока нагнулась, подняла письмо, подержала на ладони и разорвала, на мелкие кусочки.
Потом сняла рубашку, завернулась в черную кружевную шаль и, стоя на месте, начала исполнять нечто вроде танца, поводя плечами и бедрами.
С балкончика, на который выходило окно, Ранкль-младший (он спрятался туда при входе Адриенны, чтобы она не застала его у Валли) следил влюбленным взглядом за каждым движением Валли. Когда она сделала шаг к окну, он чуть не прыгнул с балкона во двор. Но вот Валли спустила с плеч шаль и ласково взяла в обе ладони трепещущие груди. Франц Фердинанд не удержался и громко засопел.
Валли пригнулась. На лице мелькнуло выражение испуга. Но она тут же накинула на плечи шаль и подбежала к окну.
Четырнадцатилетний мальчишка похолодел. «Немедленно прыгай вниз», — приказал он себе. Но руки и ноги не слушались. В отчаянии сжался он в комок, надеясь, что Валли его не заметит.
Но тут он услышал ее сердитый, насмешливый голос:
— Это ты, Эсте? Нечего сказать, хорошенькими делами ты занимаешься! Ну ладно, влезай в окно и марш отсюда. Быстро!
Франц Фердинанд неловко влез в окно. В глазах у него рябило. Он сам себе был противен. Не глядя на Валли, он пролепетал:
— Я… я… не хотел…
— Ступай, ступай, ничего ужасного не случилось, — прервала его Валли. Теперь в голосе ее слышалось сожаление, но ему это было еще горше. — Ну ладно, ладно, ступай. Постой — подожди минутку.