— Вы, барышня, тут же начинаете отклоняться от темы, как только вступаете в чуждую вам сферу социальных проблем. К сожалению, эксперимент, который бы показал, как бы это было, если бы было совсем иначе, невозможен, а потому...
— А потому Юзя меня сначала разденет и подаст мне самый красный из халатов. Эта мания красноты саму меня порой доводит. до бешенства. А завтра попрошу мне сюда привести ксендза Выпштыка, к девяти утра. До полудня вся семья должна принять крещение, иначе — застрелюсь. Обедать буду в постели, — докончила она злым тоном.
Через минуту она уже сидела в черной ванне, выглядевшей мрачным саркофагом среди ярко-красных блестящих стен ванной комнаты. Ее тело в этом антураже имело легкий голубоватый оттенок; мокрые после холодного душа волосы, плотно облепив продолговатую яйцеобразную голову, отливали зеленью. Новая волна презрения к Атаназию обдала ее грустное, злое и утомленное сердце. На этом фоне Препудрех начал проступать как что-то, естественно, неудачное и несовершенное, но в определенном смысле идентичное, по крайней мере, самому себе. «Он таков, каков есть, он не пытается приукрасить себя. Знаю, что, если я ударю его в живот, он не прибегнет к своей гиперконструкции, в которой этот удар в живот будет преобразован в удар в так называемый „метафизический пупок“ — отвратительное понятие! Призрак, прячущийся за матрацем — в этом весь Базакбал. Вот только почему это ничто является чем-то как раз для меня?» — все больше бесилась она, бия ладонями по водной глади. В тишине, прерванной плеском, зазвенел звонок в дверях последней в череде гостиных.
— Если это князь, пожалуйста, проси его в будуар. Буду сегодня всем вам назло спать с ним. Понимаешь, Юзя? — крикнула она неподвижно стоящей у печи Фигонювне.
— Слушаюсь, барышня, — прозвучал как аминь после молитвы, голос Юзи и, как приговор суда, стук двери.
Через пару секунд в ванную без стука вошел Препудрех. Глаза широкие, лицо бледное, высохший рот с трудом хватал воздух.
— Почему влазишь сюда без приглашения? — резко осадила его Геля, впрочем, без тени смущения.
— Потому что мне так нравится, — ответил князь наигранно титаническим голосом.
— Куба, не прикидывайся Базакбалом, у тебя это не получится, только осрамишься. — Сказав это, она плеснула в него водой, напомнив, что так поступил Наполеон с Неем, когда тот посетил его в ванной после возвращения с Ватерлоо.
— Прежде всего, прошу раз и навсегда перестать называть меня Кубой, — ответил, утираясь, Препудрех. — Я уже послал к нему секундантов: Логойский и Метек Бёренклётц. Я знаю, что по натуре я трус, каковым вы меня справедливо считаете. Но смелость, — говорил он дальше, обводя диким, безнадежным взглядом тело Гели, деформированное преломлением в воде, — состоит не в том, чтобы совсем не бояться, а в том, чтобы уметь справиться со страхом.
— Короче говоря, чем больше страх, тем больше и отвага...
— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Вы слишком умны, чтобы этого не понимать. И эти девчоночьи подначки не к месту.
— Ну ладно, Азик, успокойся. Все совсем не так плохо, как ты думаешь.
Препудрех сразу обмяк. У него не было сил поверить в то, что ему в прихожей сказала Юзя о предстоящей ночи. Перевербовка служанки дома Берцев была делом отнюдь не легким, но он уже долгое время платил ей, выделяя на эту статью треть своих доходов.
— Я ходил тут под окнами, ожидая, когда он выйдет. Я не собираюсь устраивать вам никаких сцен, лишь прошу ответить: да или нет.
— Нет, — ответила Геля так бесхитростно, что он вынужден был поверить.
— А то, другое, правда? — спросил он, весь дрожа от неуверенности и ожидания.
— Тебе уже сказала эта сплетница, эта Юзя?
— Да, — почти простонал он. — Только не шути: может статься, это последний, единственный момент истины в моей жизни...
— Это правда. Я страшно одинока и несчастлива. Сегодня я отдамся тебе. Ты ведь веришь, что я девственница?
— Ах, Геля, заклинаю тебя... Я счастлив... Но не надо так нарочито... Это лишает меня всей моей силы...
— Боишься ударить в грязь лицом от избытка счастья? Не бойся, я тебе этого не позволю. Завтра принимаю крещение. Первая и последняя ночь греха, а потом — покаяние помолвки.
— Ты вправду захочешь выйти за меня, если я не погибну?