Шутовство этой концепции было столь очевидным, что даже в определенном смысле интеллигентный Атаназий ни на секунду не мог уверовать в ее истины. Тем не менее мысль эта, а скорее ее непосредственный фон, продолжала оставаться. Какой стыд! Так неужто на самом деле он был тем типом заурядненького человечка, каких он презирал, сереньким таким гаденышем, одним из элементов того перегноя, на котором произрастали жалкие цветочки сегодняшнего псевдоинтеллектуализма? Если бы он был хотя бы художником! «Хотя бы» — в этом выраженьице отражалось все заложенное в него с самого раннего детства презрение к этому занятию. Нет, Атаназий был амбициозен: он не хотел быть шутом. Если бы ему было суждено стать художником, он бы уже давно им стал. А так он был именно тем, кем был, и никем иным, а именно: практикантом-помощником адвоката, свободным благодаря нечаянному незапланированному богатому супружеству от рутинной работы без идеалов — но с какой целью? Одинокие, не охваченные никакой религией, никаким культом мгновения непосредственного переживания Тайны Бытия раздувались, как газовые пузыри над топкой поверхностью жизненного болота и, не зажженные энтузиазмом, лопались и разлетались брызгами в серой атмосфере сгущавшегося сумрака, на «идейном закате пожирающего самого себя человечества», как говорил Хваздрыгель. Стоило ли вообще хоть что-нибудь делать? Отдаться на волю потока событий и посмотреть, что будет — ах, если бы только такое было возможно! Дело, казалось бы, наипростейшее представлялось Атаназию просто-таки невыполнимым. Еще одно: умножить моменты жизненной странности вплоть до абсолютной непрерывности метафизического откровения, в самом непосредственном переживании вознестись над кошмаром будничной случайности. А если это невозможно, то по крайней мере стараться изо всех сил: только дорога к чему-нибудь является чем-то существенным, достигнутая же цель — ничем. В данном случае целью могла бы стать, наверное, только одна вещь — прекрасная смерть. Но кончать жизнь самоубийством Атаназию пока что не хотелось. А потому оставался только «чистый путь сам по себе как таковой». Но путь этот мог быть скучным... Реакцией на эти сомнения, как это обычно бывает в таких случаях, стал холодный пот на висках Атаназия и вокруг век. Он бросился на кровать. Все это он успел передумать между одной фразой Логойского и другой.
— Что с тобой? — спросил Ендрек.