Присутствие матери в доме тоже утомляло его. И он был безумно рад, когда она уезжала на очередное богомолье, к какому-нибудь старцу или просто пропадала на богослужениях в церкви.
Но обойтись совсем без нее он не мог. Ведь она следила за его бытом. Без ее присмотра он ходил бы голодный, неухоженный и за короткое время превратил бы квартиру в свинарник. А так в доме всегда было чисто, уютно, пахло выглаженным бельем и хорошей едой. Вот отец время от времени беспокоил Филиппа. Митяев-старший не пил и имел голову на плечах. Но ее срывало время от времени на конкурсах очередной мисс. Отец влюблялся, одевал, обувал девушку, покупал ей машину, возил ее на курорты и исполнял все ее прихоти.
«Хорошо, что хоть не женился», – думал Филипп.
Потом отец остывал к своей пассии, покупал ей на прощание квартиру, давал деньги на год прожития. И вел размеренный образ жизни до встречи с очередной «миской».
Филиппу снился какой-то фантастический сон, он застонал и перевернулся на другой бок, когда приоткрылась дверь и раздался голос матери:
– Сынок, вставай.
– Какого черта? – спросил Филипп.
– Уже одиннадцать часов.
– Ну и что?! Я сплю! Не мешай!
– К тебе там пришли.
Филлип мгновенно подскочил в холодном поту и, вытаращив глаза, спросил:
– Отец?
В его голове путано бились мысли: «Неужели пришел лишать наследства? Сон в руку? Нет, нет, тьфу, тьфу», – мысленно сплюнул он.
– Нет, не отец, – донесся до него голос матери. – Девушка…
– Девушка? – изумился Филипп и воскликнул: – Гони ее в шею!
– Не могу.
– Это еще почему?!
– Она из полиции.
– Вот черт! Никакого покоя нет от легавых!
– Сынок, ты бы оделся, – робко сказала мать.
– Ты не спросила, чего ей от меня надо?
– Она сказала, что хочет с тобой поговорить.
– О чем?
– Как я поняла, о Косте.
– Вот стервятники, – пробормотал он, – костям спокойно сгнить не дают.
– Филя! – Голос матери стал укоризненным.
– Ладно, позови ее в гостиную. И приготовь чего-нибудь пожрать. Раз уж встал, заодно и позавтракаю.
– Хорошо. Только ты не задерживайся.
– Учи ученого. Ну чего встала? Иди!
Дверь за матерью тихо закрылась. Но Филиппу показалось, что в комнате остались звучать ее вздохи.
«Вечно она так, – подумал он зло, – не смогла удержать отца. Всю жизнь так и просидит, как мышь под веником. Еще и с попами связалась».
– А, ладно, пусть! – проговорил он вслух и махнул рукой. – Меньше будет сидеть дома и мелькать перед глазами.
Когда он вошел в гостиную, Мирослава уже сидела на диване и не поднялась ему навстречу. Филипп не стал здороваться, демонстративно отодвинул стул, сел за стол и стал есть круассан, намазанный маслом, запивая его крепким сладким кофе со сливками. Ее присоединиться к своему завтраку он не пригласил. А она сидела и наблюдала за тем, как он ест. И ее взгляд ох как не нравился Митяеву.
Он не выдержал первым:
– Чего вам от меня надо?
– Хочу, чтобы вы рассказали мне о последнем дне, вернее, вечере Константина Шиловского.
– Я уже сто раз рассказывал об этом полиции! – зло выпалил Филипп.
– Расскажите сто первый, – спокойно попросила она.
– Черт! – Он отшвырнул от себя чашку с недопитым кофе.
– Было ли в том вечере что-то, что показалось вам подозрительным?
– Ничего не было! Все как обычно!
– Тогда с самого начала.
И он начал монотонно, время от времени сверкая на нее глазами, рассказывать, как они пришли, пили, танцевали, скабрезничали. Время от времени он сгущал краски, чтобы досадить ей, уколоть, вывести из себя. Но она оставалась спокойной, слушала, не перебивая, изредка задавала наводящие вопросы.
«У нее что, железные нервы? – подумал он – Их, наверное, специально тренируют. Гадкие менты».
Точно угадав его мысли, Мирослава спросила:
– Вы что же, совсем не заинтересованы в том, чтобы нашли убийцу вашего друга?
– Да плевать мне на это! – сорвался он. – Я заинтересован только в одном, чтобы вы отсюда поскорее убрались.
– Придется потерпеть, – усмехнулась она, глядя ему прямо в глаза.
И он не выдержал ее взгляда, опустил голову. На какой-то миг ему показалось, что он смотрел не в глаза слабой женщины, коей он считал ее до этого времени, а в глаза тигра, беспощадного и непримиримого. Мирослава и впрямь никогда не чувствовала себя ни слабой, ни беззащитной, в поисках истины она была непримиримой, а к тем, кто нарушил закон и тем более посягнул на жизнь другого человека, беспощадной.