— Нет, ты не вредный, — сказала моя маленькая птичка, покачав коленочкой. — Ты обратил внимание, что я перестала пользоваться кремом? А все из-за тебя. Ты полезный.
Впрочем, действительно, последнее время у нас творилось что-то из ряда вон выходящее. Мы стали абсолютно неразлучны, хотя в мои первоначальные планы это никак не входило, я предполагал только присматривать за ней, держать в поле зрения, чтобы, в случае чего, не застали врасплох. Потому что мы не знали, чего нам бояться.
Когда Ивашка — о, есть у меня в том гадюшнике один верный человек — сказал мне, чтобы я немедленно сматывался из города, иначе — хана, я даже обрадовался, что у меня наконец появилась возможность приехать сюда именно сейчас. Ведь целый год, бывало, только и думаешь о середине июня. Потому что постоянно тебя достают, то те, то эти, то тем, то этим, то вообще неизвестно кто, неизвестно чем, а побед никаких не одерживаешь — понятно, чем себя чувствуешь. Вот и думаешь: ничего, придет пора — выскочу пулечкой в первый же вечер на пограничный причал и отчалю. Встречу кого-нибудь еще по дороге туда: как, мол, там? Да ерунда, отмахнется, нет судака, а сам на плече мешок прет! Вот уроды! Лодок уже в устье немерено — тягают. Тут уже сразу видно будет: на секуху, на рыбку или на хвост, можно даже из города салаки взять, чтобы там не бегать за ней. Каждый раз ведь одно и то же: клев есть — наживки нет — не ловят прибрежники, а живцов искать, так тоже известно: судак идет — уклейка куда-то девается, ищи ее; опять же лишнюю палку с собой тащить, червей где-то надо нарыть, булку не забыть или тесто делать, а терпежки-то не хватает, всю ж зиму мечтал! Но уже за пять, наверно, лет я так ни разу и не выбрался. С одной стороны, мне было понятно, что Ванятка не станет напрасно поднимать панику, однако, все бросить и спасаться бегством я посчитал бы неприличным. Но спорить с упрямой Анькой было бесполезно. Нет, я отнюдь не считаю себя храбрецом — не те года, да и кое-чему научились, — просто некая смутная уверенность, что пули, как правило, летают мимо моей головы, то есть кому суждено быть повешенным, тот не утонет, и наоборот, и потом: линии на ладони мне сулили долгую жизнь. Короче, я посмотрел в календарь и вспомнил, что означает середина июня.
В первый день все так и было. Я прибежал на пограничный причал с горстью салаки, которую привез из Питера, но тут оказалось, что без лицензии (Где их берут, у какого инспектора?) в лодке на реке лучше не показываться — новая власть, новые порядки, — оштрафуют или вообще чего-нибудь нужное конфискуют, доказывай потом, что ты не местный. То есть лови с берега. Солнце еще торчало достаточно высоко, с моря катила волна, прямо напротив, на фарватере, болтались всего две резинки, борт о борт, а основная толпа добытчиков маячила выше. Я вежливо поговорил с местным пограничным начальником, и он равнодушно кивнул: валяйте. Дрожащими руками я отрезал первые три хвоста, нацепил и закинул донки прямо с причала: одну повыше мужиков, другую прямо под них, а последнюю пониже — там где-то подводный уступ, но не попал, груз все несло и несло, и у меня размотало катушку почти до узла, метров, наверное, восемьдесят. Леска стояла вот так, чуть не вдоль старых свай, но там тоже глубина — метров шестнадцать. Короче, закинул и раскурил трубку. Обычно я беру на рыбалку махорку. Очень удобно — руки-то в рыбе, сигареты в момент изговняешь, и будет потом зажигалка вонять, а так черпанешь прямо трубкой и спичечкой — чирк.
Эх, твою мать! Наконец-то! — вздохнул я, чувствуя, как меня пробирает густая крепость, и оглянулся. Флюгер качается с запада на юго-запад, по российскому берегу прибой бьет, туча ползет на закат — к ветру назавтра. Даже не верится! Тогда потрогай песок, потрогай перила, спустись, опусти руки в реку, умой разгоряченную морду, потяни носом: это же дым коптильни ползет с рыбзавода! Поверил теперь? И пошло оно все остальное!