«Извини меня, родненькая, я скоро вернусь», — поспешно вырвалось у меня, и я большими шагами направился в туалет. Мне, вообще-то, давно нужно было его посетить, однако, войдя, я даже не подумал расстегивать брюки, а осторожно припал к узкой щели незапертой двери и стал наблюдать, как моя птичка безмятежно кушает зеленые оливки и сыр. Я с удовольствием видел у нее на лице тихую улыбку — шумного вторжения незнакомок она просто не замечала, и те, в свою очередь, не обращали на нее никакого внимания. Совсем как в тот раз, то есть они вели себя, как тогда, когда мы с Борькой тут бражничали, — длинная, не глядя по сторонам, плюхнулась в кресло за ближайший стол и уставилась в страничку меню, а пухленькая опустилась на последнюю ступеньку лестницы и уронила голову между колен — он тогда сильно к этому прикололся.
Короче, убедившись, что они смирные, я все-таки, прежде чем вернуться на свое место, закрыл дверь и сходил в кабинку. Скоро, я знал, они очухаются и начнут ругаться. И точно: едва я приземлился на свое место, длинная начала диалог: «Ну, и что ты будешь? — но никакого ответа не получила. Пухленькая продолжала прятать в юбке лицо. — Дорогая, что тебе взять? — повторила длинная и пояснила: — Есть хочешь? Пить хочешь? Может быть, выпить хочешь? Чего хочешь? Что прикажешь подать? Элла, прекрати идиотничать, не молчи, прекрати меня доставать!» В ответ пухленькая сказала: «Му-у» или «У-у», или что-то в этом роде. Потом она подняла моську. «Доставать? — усмехнулась пухленькая с закрытыми глазами. — Зачем столько пафоса, Дина? Ты, как моя мама, которая вечно заладит одно и то же. Что тебе от меня надо?» — «Я просто спросила, что тебе заказать, а ты, как говно…» — крикнула длинная. «Я? — вытаращилась пухленькая и беззаботно засмеялась. — Я — говно! Да откуда я знаю, что мне заказать, когда совершенно не представляю, куда ты меня привела, где мы? Что это такое вокруг? Тут, кажется, закрыто».
Прошлый раз мы видели практически то же самое, Борька тогда стал толкать меня в бок. «Вот она, нечеловеческая любовь, — сказал он и предложил: — Давай, вырвем дурочек из порочного круга инфантильных привязанностей и откроем им прелести гетеросексуального акта. Пухленькая — чур моя!» Вот и моя птичка шепнула мне: «Ты когда-нибудь видел такую парочку?» — я кивнул и стал рассказывать ей про ирландскую самогонку, про Коровина и Шаляпина, про чью-то бесконечную ногу. Моя птичка слушала эти истории с веселым интересом, она искренне потешалась над моей пьяной слепотой и Борькиной одержимостью. Мне же нравилась случившаяся легкость освобождения — как здорово, черт побери, говорить правду, чистую правду и ничего, кроме правды, не говорить! А как же Колька и Анька? И про Кольку с Анькой! То есть без экивоков и околичностей признаваться в стыдных своих желаниях, в поступках, продиктованных малодушием или трусостью, или подлостью, в страхах, нашептанных осторожностью или разными сложными соображениями! «Давай мы с тобой всегда будем честными, — сказал я, — и никогда не будем друг друга обманывать, и всегда прощать!» — «Да, — ответила она, — я тоже об этом думаю. Давай. — При этом она дотянулась и поцеловала меня. — И пойдем домой, я тут немного озябла». — «Конечно, — обрадовался я, — конечно, идем, но прежде я скажу вот этим, что их ищет полиция». Моя птичка вспорхнула и скрылась в lavatory, очевидно, попудрить носик, а я решительно повернулся к скандалящей парочке.
«Полиция? Хо-хо-хо! — развеселилась пухленькая. — Ну, уж не знаю, какой мы дали повод? Может быть, из-за Дины — она часто застывает где-нибудь на обочине и производит известное впечатление, но вы скажите им, что задумчивость у нее от позднего энуреза, или это — последствия романа с дедушкой. Кстати, как его звали?» — «Элла, заткнись, или я уйду!» — прошипела длинная. «А что тебе не нравится? Может, я покривила против истины? Обиделась… Ой-е-ей! — Пухленькая откинулась в кресле и прищурилась на пустые столики. — Где этот ваш Шаляпин? — спросила она. — А то я, как дура, про него думаю, с утра даже замуж хотела, хо-хо! Намекните ему, что я приму его предложение. Как он там, не сильно женатый?»
Я почему-то разозлился и сказал: «Нет, не женатый, но все равно дело не выгорит. Тю-тю! — и показал пальцем в небо. — Его вчера зарезали, нахуй! — выпалил я и вдруг понял, что это случилось, то есть теперь все — правда, Борьки больше нет, он — мертвый по-настоящему, и старуха Кэт тоже по-настоящему в настоящем горе. — Суки! — заорал я. — Грязные вонючки! — И какой-то жгучий противный стыд ударил мне в лицо, но я все равно продолжал орать: — Вы убили его, вы, а теперь глумитесь! — При этих словах длинная вскочила. — Куда? — рыкнул я и силой посадил ее обратно. — Ползают тут, как мандавошки! Сидеть и слушать, дерьмовое меньшинство, иначе — вот! — и я, расколов бутылку о перила, сунул каждой из них по очереди под нос осколок горлышка. — Сейчас… я… всё… полиция… пиздец вам!..» — и что-то еще выкрикивал, брызгая во все стороны слюнями, но в этот момент моя птичка осторожно взяла меня под руку. Что происходит? — подумал я, хотя все еще никак не мог остановиться. Кто это тут плюется и топает ногами? — и обернулся к ней, а мы уже оказались на лестнице, стали спускаться. У меня вырвалось: «Я, что ли?» Она меня умыла ласковым взглядом, отрицательно покачала головкой, сказала: «Нет, и не бери в голову. Ну их, лучше айда купаться голыми на маленький пляжик, я ведь еще не видела, как ты плаваешь. Побежали?» И тут до меня дошло, что это действительно так.