Из хижин вышли странные существа и направились к кораблю с какой-то робкой доверчивостью. У них было четыре ноги, скошенное туловище высотой около трех футов, голова с выпуклыми глазами (Чаунс насчитал их шесть), расположенными по ее периметру и способными двигаться одновременно в разные стороны. («Видимо, компенсация неподвижности головы», — подумал Чаунс.)
У каждого животного был раздвоенный на конце хвост, словно разделявшийся на две жилки, которые походили на две натянутые вертикально струны. Жилки непрерывно вибрировали, отчего их трудно было разглядеть.
— Идемте, — сказал Чаунс. — Они нам вреда не причинят, я в этом твердо уверен.
Животные, держась на почтительном расстоянии от людей, окружили их кольцом. Хвосты словно бы жужжали в разных тональностях.
— Возможно, так они общаются друг с другом, — заметил Чаунс. — И по-моему, они явные вегетарианцы. — Он указал на хижину, перед которой маленькая особь, присев на задние конечности, обрывала раздвоенным хвостом колосья и протаскивала каждый через рот, словно человек — кисть смородины.
— Люди едят салат, — возразил Смит, — это ничего не доказывает.
Из хижин появлялись все новые хвостатые существа: несколько секунд стояли, поглядывая на людей, а затем исчезали среди розового и зеленого.
— Вегетарианцы, — твердо сказал Чаунс. — Поглядите, с каким тщанием они ухаживают за главной своей культурой!
Главная культура, как обозначил ее Чаунс, представляла собой кольцо нежно-зеленых узких листьев у самой почвы. Из центра кольца поднимался мохнатый стебель, на котором через двухдюймовые промежутки сидели мясистые бутоны, все в прожилках и словно пульсирующие — такой жизни они были исполнены. Стебель завершался бледно-розовыми цветками, которые, если не считать окраски, даже походили на земные.
Располагались растения рядами и шпалерами с геометрической точностью. Почва возле каждого была аккуратно разрыхлена и присыпана каким-то веществом, которое могло быть только удобрением. Поле исчерчивали продольные и поперечные проходы такой ширины, чтобы по ним могло проходить животное, а по сторонам проходов тянулись узенькие канавки, явно предназначенные для стока воды.
Животные тем временем разошлись по полю и усердно трудились, почти припадая головой к земле. Возле людей их осталось совсем мало.
— Отличные земледельцы, — одобрительно заметил Чаунс.
— Да, недурно, — кивнул Смит и энергичной походкой направился к ближайшему цветку. Он уже протянул руку к бледно-розовым лепесткам, но тут его остановило жужжание жилок, ставшее невыносимо пронзительным, а к его запястью прикоснулся хвост. Прикоснулся мягко, но загораживая растение от Смита.
— Какого космоса… — Смит попятился и уже потянулся за бластером, но тут Чаунс сказал:
— Легче, легче! Причин волноваться нет никаких.
Теперь перед ними собрались шестеро животных, кротко предлагая гостям колосья — кто обвив колос хвостом, кто толкая его мордой.
— Они держатся вполне дружелюбно, — продолжил Чаунс. — Возможно, их обычаи запрещают срывать цветки. Вполне вероятно, что уход за растениями регулируется жесткими правилами. Культура, опирающаяся на земледелие, скорее всего, выработала ритуалы и обряды, обеспечивающие плодородие, и только богу известно, в чем они заключаются. Уход за растениями явно подчинен строгому распорядку — взгляните хотя бы на точно вымеренные ряды… Космос! Какой эффект это произведет дома!
Жужжание жилок вновь стало пронзительным, и существа попятились, а из самой большой хижины в центре появилось еще одно.
— Наверное, вождь, — шепнул Чаунс.
Тот медленно приближался к ним, держа хвост высоко. Каждая жилка обвивала по небольшому черному предмету. В двух шагах от гостей хвост изогнулся в их сторону.
— Это подарок! — изумленно воскликнул Смит. — Чаунс, вы только поглядите!
Но Чаунс уже глядел во все глаза. И еле выговорил:
— Гиперпространственные визиры Гамова! Приборы, стоящие по десять тысяч долларов каждый!
Примерно через час Смит снова вышел из корабля. Еще в дверях он возбужденно закричал:
— Они работают! Безупречно. Мы богаты!
— Я осматривал их хижины, — крикнул в ответ Чаунс, — но больше ни одного не нашел.
— Два — это тоже не кот наплакал. Господи, они же ничем не хуже пачки банкнот!