Зайдя в квартиру, я бросился к своим книжным стеллажам. Надо признаться, меня самого поразило, как нагло я сформулировал Критскому свое обвинение Геккерна в убийстве Пушкина. То, что барон — человек темный, я допускал давно. Но его роли в дуэли Пушкина с Дантесом пока старался не касаться. Тема уж больно спекулятивная. Слишком много «сенсаций» в последнее время обрушили на наши головы «незави— симые следопыты». Договорились до того, что Пушкина якобы застрелил нанятый Дантесом наемный киллер, засевший во время дуэли в придорожных кустах.
Анна Андреевна Ахматова требовала запретить щелкоперам писать на «тему семейной трагедии поэта». Хотя, надо признать, сама в конце жизни нарушила свой запрет. До самой смерти работала в Комарове над книгой «Гибель Пушкина».
Честное слово, до этого дня дуэль Пушкина была для меня только частным случаем в моей «Тайной истории России». А сколько в ней было еще более загадочных, более трагических, более вопиющих убийств!… Вяземский, правда, намекал, что дуэль Пушкина как-то отразилась на международном положении России… А чувствовал ли сам Пушкин, в какую историю он попал? Чувствовал ли он, что дело идет вовсе не о «семейной трагедии»?… Именно это я должен был узнать в первую очередь!…
Я зарылся в книги и увлекся. Сколько времени прошло — я не знал. Меня отвлек Константин. Он вошел в комнату с повязанным вокруг живота махровым полотенцем.
— Славик, обедать! Или как там тебя в детстве звали?
Я даже растерялся, глядя на добродушного Белого Медведя.
— Меня звали Ивасик. А что?
— Почему Ивасик? — удивился Константин.
— Не знаю, — соврал я. — Бабушка так меня называла.
— Ивас-сик, — цыкнул фиксой Константин. — Как селедку тихоокеанскую? Я тебя буду звать Славик. Я понятно излагаю?
— Ты меня и так Славиком зовешь.
— Идем перекусим, Славик. Чем Бог послал.
Бог нам послал все, что оставалось в моем запушенном, старом холодильнике. Кусочки ветчины и колбасы, обрезки сыра, жухлую помидорину, луковицу, корку черного хлеба. Все это Константин мелко нарезал, добавил остатки тушенки со дна банки, поджарил и залил яйцами. Получилась аппетитная еда: то ли пицца, то ли селянка. Я похвалил его хозяйственность:
— Жена, наверное, тобой не нарадуется?
— Я холостяк, — отрезал Константин. — Убежденный причем!
Я хотел сказать: «Я тоже», но промолчал.
Он достал из черного дипломата квадратную металлическую фляжку, выгнутую по форме бедра, разлил коньяк по рюмкам, посмотрел на меня загадочно, подняв рюмку.
— Твое здоровье, Славик.
— Твое здоровье, Костя.
— Нет. Пьем только твое здоровье, Славик.
— Почему это мое… только?…
— Потому что ты следующий. Я понятно излагаю?
Он выпил и навалился на еду, не обращая на меня никакого внимания. И я выпил и навалился на еду. Назло ему.
— Ты не понял, что я сказал? — спросил наконец Константин.
— Понял, — ответил я.
Константин положил на стол вилку и выкидной нож, который служил ему, видно, на все случаи жизни.
— Ты что же, храбрый, что ли? Смерти не боишься, что ли? Мне Балагур рассказывал, как ты от киллеров на его катер запрыгнул весь мокрый. Обоссался, что ли, Ивас-сик? А?
И я положил вилку.
— Я ногами в речку попал, когда катер от берега отпихивал.
Мы долго глядели друг на друга. Я не отвел взгляда от его холодных глаз. Он процедил сквозь зубы:
— Только дураки не боятся смерти, Славик. Да еще такой… — он передернул плечами.
— Кто тебе сказал, что я не боюсь?… Я не то чтобы боюсь… Жалко просто…
— И чего же тебе жалко?
— Жалко, что работу закончить не успею…
— Ах, твою «тайную историю», — сверкнула фикса. — Интересная тема. Не ты ее, так она тебя закончит, Славик.
Тут я вспомнил неожиданно, что Пушкин работал перед дуэлью над «Историей Петра». Не закончил… Неужели она его закончила?… Пушкин и умер с Петром почти в один день!
Константин налил мне еще целую рюмку.
— Что задумался, советник? Посоветовал бы что-нибудь.
Я отставил рюмку.
— Хватит. Скоро у меня экскурсия.
Константин придвинул мне рюмку.
— Пей. Экскурсию я отменил.
— Как отменил?
— Позвонил профессору, что у нас с тобой срочные дела.
— Какие дела?
— Пей и не расстраивайся. Натали скучать не дадут. Я предупреждал — губу на нее не раскатывай. О себе лучше подумай, Славик. Ты следующий за оценщиком, — он засмеялся. — Так сказать, живая очередь…
— А ты? — спросил я.— Может, ты следующий, Костя?
Константин поставил рюмку.
— Я тут у тебя на кухне хорошо подумал, Славик. И вот что я решил. Я же самый первый про эту мебель узнал. Чья она, кому принадлежит. Потом узнал оценщик, потом Адик. Оценщик подумал, что и ты про это знаешь. Так? И вот уже Адика нет, оценщика нет, в тебя чуть не попали… А по идее-то, должны были с меня начать… Я понятно излагаю? Если я еще жив, значит, так кому-то надо…
— Кому?
— Покупателю, как ты его назвал… Ему, наверное. А кому же еще?… У кого на руках козыри?
— Зачем ему это надо?
— Не знаю… Узнать бы сначала, кто этот Покупатель… Может, посоветуешь что-нибудь? С сегодняшнего дня я тебе денежки за это плачу!
Если честно, я про Покупателя как-то не думал. Загадочная дуэль Пушкина захватила все мое внимание. Мне показалось, что в ее загадке и содержится главное. Но Константин молча требовал ответа. И я сказал:
— Жаль, что со звонком в магазин ты поторопился. Оценщик понял, что им интересуются, и предупредил Покупателя… На свою голову…
— Как он это понял? — хитро спросил Константин.
— Ему директор сказал. Ты же директору звонил.
Константин достал сигареты и закурил.
— Фуфло ты, а не советник.
Я не сдавался:
— Если бы ты в магазин не позвонил, оценщик был бы живой… Мы бы уже знали Покупателя!
Константин глубоко затянулся черной сигаретой.
— Не расстраивайся, Славик. Покупателя не оценщик предупредил.
— А кто же?
— Ми-ша! Мой небольшой розовый друг!
— Директор?!
Константин наслаждался моей растерянностью.
— Я тут хорошо подумал, Славик! Очень хорошо! И вот что у меня получилось. После моего звонка Миша позвонил Покупателю и предупредил, что я оценщиком интересуюсь…
— Откуда он Покупателя знает?
— А к кому, ты думаешь. Покупатель обратился, когда начал гарнитур искать?
— Он мог напрямую к оценщику.
— Вряд ли. Покупатель большие деньги предлагал. Оценщик и директор — друзья детства. Большие деньги друг от друга не скрывают.
— И Миша этот на своего друга детства убийцу навел?
— Он не знал, что так получится! Не знал! Он думал. Покупатель просто предупредит Анатолия Самойловича… А он пришел и на струну его подвесил! Вот как все было, Славик.
Я задумался.
— Ты думаешь, этот старичок и есть Покупатель?
Константин затушил в консервной банке черную сигарету.
— Какой он старичок, мы с тобой скоро увидим!
Я вспомнил бледного директора у фанерных дверей.
— Нет! Старичок — не Покупатель…
— Почему ты так решил? — спросил Константин недовольно.
Я объяснил:
— Первое, что сделал директор, когда труп увидел, бросился к сейфу. Проверять — не хапнул ли оттуда чего убийца! Стал бы Покупатель по чужим сейфам лазить?… И сам бы убивать никогда не пошел. У него для этого отморозков полно. Таких, как Мангуст, например…
— С чего ты взял, что полно?
— Помнишь, как директор вопил: «На кого они подняли грязные руки?!» ОНИ! А кого называют «они»?
— Чертей, что ли? — спросил серьезно Константин.
Я вспомнил монументальную наколку на груди Котяры и улыбнулся.
— Значений много. Но такой человек, как директор, мог иметь в виду только одно — спецслужбы… КГБ, например… или как оно теперь называется?
— Может, ты и прав… — подумав, согласился Константин. — Миша нам ничего больше не скажет…
— Почему?
— Потому что он живой, а его друг на струне висит. Миша уже предупрежден Покупателем… Никто нам о нем ничего не скажет… Ну и ладно. Мы сами на него выйдем, Славик! Сами!