— Кончай симпозиум! Ты зачем сюда явился? Мозги политикой полоскать?!
— Это не политика, господа, это вопрос нашей жизни и смерти. Европа хочет нас уничтожить…
— Мораль! — рявкнул Саныч. — Не вижу морали!
— Как? — удивился я. — Они украли у нас новейшее оружие! И инструкцию к нему, которая была в гарнитуре… При чем тут Константин?… Тут замешаны невидимые, закулисные силы!… А вы ерундой занимаетесь…
— Придурок! — заревел Саныч. — Кто тебя послал к нам? За кого ты нас принимаешь, придурок?!
— За русских людей, — сказал я.
— Тут нет русских, — презрительно скривился Руслан. — Тут сидят деловые люди!
Я растерянно посмотрел на близнецов. Петрович покачал головой.
— Не по делу выступаешь, братило. Нереально.
— Будто нарочно мозги пачкаешь, — поддержал его Василич.
— Конечно! — прищурился Руслан. — Мочить его, как Белый Медведь замочил нашего свидетеля!
— Лучше Робинзоном сделать, — заступился за меня мой «родственник».
— Мочилово! — решили одновременно близнецы— танки.
— Не-ет! — зловещим шепотом вмешался Саныч. — Мочилово для него слишком просто. Василич прав. Он специально нам мозги полощет. — Саныч повернулся к Константину. — Кто прислал этого придурка? Чей он?
Все это время Константин сидел, откинувшись на спинку диванчика, скрестив на груди руки, как римский император. Сидел и молчал. Саныч наклонился к нему через стол.
— Чей он? Колись, Белый Медведь!
Константин улыбнулся.
— Он сам тебе ответил — Божий. И «гений», который придумал «новейшее оружие», такой же. Чекисты его в дурдом отправили. Могу адресок дать в Озерках. Проверь, если хочешь, Саныч.
Все с каким-то презрительным ужасом уставились на меня. Саныч сказал мрачно:
— Надо же так мозги засрать…
— За это наказывать надо! — прищурился Руслан.
— За что? — опять заступился за меня «родственник». — Он и так Богом наказан…
— Мало! — сказал Руслан. — Мы поправим Бога!
Константин разлил по фужерам очередную бутылку:
— Ерундой занимаемся, господа. Я понятно излагаю? Е-рун-дой! Хреновиной! X…!
Все вздохнули одновременно и посмотрели на почтенного старца. Саныч устало потер свой бугристый лоб. Он не находил слов.
— Это он так про суд высшей инстанции! — тихо подсказал ему Руслан.
Саныч молчал. И тогда взорвались танки:
— А кто Адика у себя в офисе замочил?!
— А кто единственного свидетеля убрал?!
— А счета у кого?! — хрипло вскрикнул Руслан. — А документация?!.
И мой «родственник» не выдержал:
— Кто в одну харю грузит?! Кто не делится?!
Все дружно закончили хором:
— Мочилово!
Секретарь обратился к Санычу:
— Мы проголосовали единогласно. Клади свою резолюцию, Саныч.
Хемингуэй покрутил на пальце золотую печатку и выставил перед собой мощную ладонь.
— Утверждаю. Мочить обоих!
«Сходняк» удовлетворенно зашумел.
Константин спокойно поднял фужер.
— Прошу последнее слово!
19
Женщина
Вас никогда не лишали жизни единодушным голосованием?… Незабываемое впечатление!
Даже теперь, уже на больничной койке, меня охватывает мерзкий озноб, а внутри такой холод — будто заставили проглотить живую лягушку.
Там, на катере, я понял слова Константина, сказанные у антиквара Миши: «К смерти я еще не готов!» Миша его тогда не понял. И я тех слов тогда не оценил…
Конечно, иногда мне, как любому нормальному человеку, приходили в голову мысли о смерти… Жалко, что ненадолго, жалко, что забывались быстро…
Мы живем свою жизнь, будто читаем книгу без начала и конца. Начала своего мы не помним, а в конец стараемся не заглядывать: «А то неинтересно будет!»
Многие и на следующую страницу не заглядывают — так они своим жизненным сюжетом увлечены, так боятся сбить кайф. А некоторые гордецы считают даже, что книгу эту пишут они сами. С вечера придумывают захватывающий сюжет, а утром воплощают его, лепят, выстраивают, оттачивают, забывая про вырванные из памяти страницы начала, которые не они писали.
Ведь на самых-то первых страницах уже обозначено самое главное. Название «романа» и очень известный автор. Как всякий хороший автор, он с самых первых страниц задал весь дальнейший сюжет, и название книги не с потолка взял, и имя герою дал не просто так, и место действия и время выбрал не случайно…
Напрасно с ним спорить, напрасно его редактировать, напрасно набиваться к нему в соавторы.
Он терпит наше вмешательство только до тех пор, пока мы добросовестно разрабатываем его собственный сюжет. Стоит нам заартачиться, настоять на своем, и в «романе» появляются замечательные по неожиданности страницы — наш герой начинает попадать в переделки: болезни, увечья, катастрофы…
Известный автор просто напоминает зарвавшемуся графоману о своем приоритете, ставит его на место. Терпеливо предупреждает, иногда неоднократно, что если графоман не прекратит своих дилетантских вмешательств, то грустный сюжет может закончиться очень скоро и очень печально…
О финале истории каждый обязан четко помнить! Настоящие герои, говорят, знали даже точную дату и час своей смерти, и за это известный автор прощал им их героический дилетантизм…
Мы не такие, конечно. Но предчувствовать финал и готовиться к нему обязан каждый…
Потому что нет грустней и несчастней страниц, чем смерть не готового к ней персонажа.
Меня, как историка, потрясли жалкие финалы палачей нашего народа.
Очевидцы вспоминают, как волокли их под руки по цементным полам Лубянских подвалов на расстрел, как одни орали дико фразы из революционных песен, а другие бормотали забытые слова иудейских молитв, как они целовали сапоги своим палачам…
Жалкое и гнусное зрелище…
Готовый к своему финалу герой никогда не опустится до такого. Он обязан совершить свой последний подвиг. Известный автор и ведет свою грустную историю только для того, чтобы в конце герой смог совершить его. Даже если он за всю свою жизнь не совершил ни одного подвига…
Таковы требования этого сурового жанра…
Ранним-ранним утром 7-го июня там, на катере, я любовался спокойствием Константина. Он был готов к подвигу, в отличие от меня…
Он поднял фужер и сказал, цокнув фиксой:
— Прошу последнее слово!
«Сходняк» зашумел: «О чем базарить?! Все уже сказано! Итак столько времени с психом потеряли!»
Но Хемингуэй рявкнул грозно:
— Хорош! — и обратился к Секретарю: — Какой у нас регламент?
Секретарь снял с руки золотые часы.
— Обычно на последнее слово мы пятнадцать минут отводим.
— Много,— буркнул Саныч.— Предлагаю в пять минут уложиться.
— Да я в две уложусь! — весело пообешал Константин. — Давайте выпьем и засекайте время!
Они пили, а я сидел в углу каюты на ящике и смотрел, как за стеклом бара переливается солнечным светом волшебный напиток.
Секретарь отодвинул от себя фужер и положил на его место часы.
— Время пошло!
— Господа,— обратился к «сходняку» Константин, — вы обвиняете меня в том, что я, в целях завладения финансовыми средствами и имуществом фирмы «Арк-Ан», заказал Адика, а потом, чтобы скрыть свое преступление, уничтожил единственного свидетеля. Я понятно изложил? Ничего не пропустил? Никто ничего не хочет добавить?
— Ты давай защищайся! Время идет! — напомнил Руслан.
— Не волнуйся, — успокоил его Константин, — я иду по графику. Значит, ограничимся только этими обвинениями? Я понятно излагаю?
— Полминуты,— объявил Секретарь, поглядев на Саныча.
— Признаюсь, — сказал Константин, — я действительно предлагал Аркадию Филипповичу Анисько объединение наших фирм в одну. Это случилось, когда упомянутый Адик кинул меня с гарнитуром и возвратить его мне не смог. Я подумал, что у Аркадия Филипповича имеется проблема с «крышей», если он не может наехать на покупателя, и предложил ему свою помощь, не безвозмездно конечно. Я понятно излагаю?
— Сорок пять секунд, — сказал Секретарь.
— Но Аркадий мне вежливо объяснил, кто является его хозяином. И я закрыл эту тему навсегда! На-все-гда! Я понятно излагаю?!
— Минута, — сказал Секретарь.
Константин кивнул.