— Фирма гарантирует это своим клиентам. Новейшие медицинские технологии. И стоит не очень дорого… В 2020 году мне будет всего шестьдесят три года…
Константин засмеялся, распахнул на груди простыню и откинулся на спинку дивана. Над левым соском во льдах заходило солнце. По арктическим льдам шел угрюмый мощный белый медведь…
— Ты понял, кто я теперь, Ивас-сик? Я бессмертен! Как Кощей… Хвостатые менты мне теперь не страшны! И их раскаленные сковородки… Я понятно излагаю?
Я хотел ему сказать, что «сходняк», к сожалению, не знает об этом. Но не сказал. Да Константин и не ожидал от меня ничего.
— Где тебя выбросить, Ивас-сик? Извини, дела. Поеду домой, переоденусь… — он посмотрел на меня тревожно. — А ты? Домой, на Мойку поедешь?
Я, кажется, понял его и сказал:
— Нет. Поеду встречать Натали. Скоро «стрела» приходит.
Константин мне благодарно улыбнулся.
— Молодец, Ивас-сик… Это лучшее, что ты сделал за все эти дни. Я понятно излагаю?
Котяра подвез меня на Фонтанку к Аничкову мосту. До Московского вокзала отсюда было пять минут ходьбы. Первый троллейбус бесшумно проплыл мимо испуганно шарахнувшихся от него бронзовых коней Клодта.
Завернутый в махровую простыню, Константин проводил меня до самого спуска.
— Ты понял, что я сказал, Ивас-сик?
— Про что?
— Про лучшее, что ты сделал. Я имел в виду Натали. Только Натали. И ничего другого.
— Я так и понял, — сказал я.
— Молодец, а ключ мне дай все-таки.
Константин протянул руку, и я вложил в нее свой ригельный ключ от квартиры.
— Прощай, — сказал он, — твою кредитку и ключ я тебе сегодня верну. Позвони мне в офис. Обязательно.
— Конечно, — кивнул я. — Ключ у меня единственный.
Константин задержал мою руку.
— А знаешь, кто мне кредитку подарил? «Медифьючер», знаешь кто?
— Кто?
Его серые глаза сверкнули цветом, металла.
— Игорь Михалыч. Моя правая рука. Мой всезнающий советник.
— Анекдот, — сказал я.
— Скверный анекдот, — понял меня Константин. — Привет Натали!
Редкие прохожие с удивлением наблюдали, как на гранитной набережной Фонтанки стояли обнявшись двое. Один в помятом «прикиде» от Версаче, другой, завернутый в полосатую махровую простыню, босиком…
Уже с моста я видел, как Константин, стоя на катере, провожает меня взглядом. Я остановился на середине моста и махнул ему рукой. В ответ я услышал свист:
— Фа-фа-ра-ри-ра-ра, фа-фа-та-та…
До прихода первой «стрелы» было еще часа два. Но, слава Богу, вокзал уже открыли. В гулком мраморно-красном, как крематорий, зале ожидания народу было мало. Я устроился на мягкое, распоротое ножом кресло, засунул руки в карманы и закрыл глаза…
Я был спокоен. Мне не пришлось ничего объяснять. Константин все высчитал сам… Высчитал то, что я сумел понять только на «сходняке»… Константин понял свою главную ошибку. Она была проста.
Я был первой любовью Людмилы, и эта любовь заржавела…
Второй ее любовью был «старичок-профессор», Константин подозревал мсье Леона. Людмила училась в Париже в аспирантуре. А первым ее профессором в Питере был Игорь Михайлович Критский… И эта любовь не ржавела!
Когда я увидел, как Критский снимал у себя на кухне с зеленого шнурка «неглиже» — свои широкие трусы и белый кружевной лифчик, я подумал, что это лифчик Алины. Именно такой лифчик торчал из-под ее воздушного платья в тот первый летний день, когда мы с Константином появились в его офисе, а она сидела за столом у букета сирени.
Уже на «сходняке» я вспомнил, как Людмила пришла ко мне домой, когда вывезла меня из «гостевой» на Каменном острове. Под ее светлой трикотажной маечкой просвечивал точно такой же лифчик!
На моей кухне она сама пошла в чулан за вареньем и потом предупредила меня о чулане… Она испугалась. Не за меня. За себя… Испугалась, что я могу открыть их тайну…
Она родилась на Мойке. Это много значит. Ее тянуло сюда. Это она заставила Константина купить нашу бывшую квартиру у Адика. Она и не догадывалась, что я остался жить рядом, за стеной, в своей выгороженной клетушке с выходом во двор. В квартире своей первой любви она поселила свою любовь настоящую…
Настоящая любовь королевы — «искусствовед в штатском»! С ума сойти! Сердцу не прикажешь, как говорится. Дело не в этом… В другом. Кто из любовников придумал так хитро убрать с дороги Константина?… Конечно же он! Это Критский посоветовал прибрать к рукам фирму Адика. Критский для этого с помощью Людмилы перекупил гарнитур. Константин наехал на Адика. Об этом все знали. А потом по приказу Критского Мангуст подвесил Адика на струну! По приказу Критского Мангуст принес счета и документы Константину. Критский знал, что Константина ожидает «сходняк», и он подарил ему «бессмертие»… А при чем же тут Суслик?… Все очень просто.
Ушла от Константина Людмила не к Суслику… Настоящим хозяином Суслика был его Мастер! Таинственное лицо, явившееся из-за занавески в Юсуповском дворце… Мастером этим был человек с портретов Боровиковского, «пожилой ангел», открывший в тот страшный новогодний вечер свою истинную сущность… Я понял это, когда спросил у Людмилы в ее машине: «Ты передала бумаги Мастеру?» После этих слов она достала «Беретту» и взяла с меня слово не лезть в чужие дела… И я ей это слово дал. И я сдержу его. Потому что Константин прав: все оказалось проще и страшнее… И еще… Потому, что я люблю ее. Эту смешную, трогательную и очень сильную девочку… И я ее никому не отдам. Потому что она — моя, потому что других уже мне не надо…
Я не заметил, как уснул…
Я снова стоял в толпе на огромной площади. Мелкий холодный дождь стекал с моего лица. А из-за туч пробивался солнечный луч. Он освещал только высокую фигуру в белом хитоне с капюшоном, накинутым на голову. Фигура стояла высоко над толпой, на площадке перед экраном. На таймере замерли зеленые цифры «2033»…
Красавец в черном смокинге, раскинув для братских объятий руки, подходил к белой фигуре все ближе…
Толпа замерла.
Красавец остановился, не дойдя шага. Человек в белом откинул капюшон… Белокурый красавец отступил на шаг…
Все увидели, что перед ним стоит высокая седая женщина. Она сказала ему тихо, но услышала ее вся толпа:
— Вы убили моего сына.
Толпа ахнула. И она повернулась к толпе.
— Вы убили его. И не покаялись.
Толпа стояла, оглушенная ее словами, завороженная блеском ее глаз. Она откинула с лица прядь седых волос и вскинула руку, как на старом плакате:
— Он долго ждал. Пришло время. Он идет!
Она показала смуглой рукой в небо. И толпа запрокинула головы. В небе рос на глазах огненный шар. Он приближался к земле под музыку Глиэра о «великом городе»…
Я понял вдруг, что под эту музыку приходит из Москвы «Красная стрела». Я вздрогнул. И проснулся.
20
«Прощание славянки»
Я увидел ее издали в колыхающейся разноцветной толпе пассажиров «стрелы». Одета она была как в первый раз, в светлой курточке, с черной торбочкой за плечами. Я махнул ей рукой, но она не заметила. Сурово и сосредоточенно шагала в хмурой, невыспавшейся толпе. Кричать не было смысла. Хриплым, утренним голосом громогласно, на весь перрон, дикторша объявляла об их прибытии. Я пошел навстречу сквозь толпу. Она меня не узнала и прошла мимо. Я догнал ее и спросил сзади:
— Девушка, вам носильщик не нужен?
— Мерси, — сказала она, не поворачивая головы.
Я опять догнал ее и шагал сзади, глядя на ее упрямый, мальчишеский затылок. Не выдержал и шепнул ей в ухо:
— Лямур-тужур.
Она остановилась. И я остановился. Она смотрела на меня удивленно и горько. Смотрела и молчала. Вот уж чего я не ожидал, так этого печально-удивленного взгляда. И я повторил:
— Лямур-тужур, Натали.
Она даже не улыбнулась. Она спросила:
— Это все, что ты знаешь по-французски? Да?
— Я знаю еще «бистро», — похвастался я.
Она опять не улыбнулась.
— Почему ты здесь, Слава?
— Я встречаю тебя.
— А откуда ты знаешь, что я приеду сегодня?
— Мне сказала Людмила.
Она понимающе кивнула.
— Ты опять говорил с ней «по делу»?
Меня толкали в спину, я прикрывал ее спиной от толпы. И я сказал: