«Неужели это защита от маугли? — призадумалась Лидия. — Не думала, что они забираются так далеко от Города».
Из задумчивости ее вырвал истошный крик Катерины. Слов было не разобрать:
— Аааааааэээр! Ааааа…
— Где? Кто? Медведи?
Но никаких медведей поблизости не было. Когда Катя успокоилась и ненадолго замолчала, Бен и Лида услышали шум двигателя речного судна. И это не был резкий, отрывистый звук лодочного мотора, похожий на голос собаки-пустолайки. Это был не такой громкий, но низкий, глубокий и всеобъемлющий звук, как будто под водой включился мощный сабвуфер.
Все трое подскочили и заметались на месте. Звук, как ни фантастически это выглядело, доносился с восточной стороны, где, по общему разумению, должна была находиться земная твердь. Может быть, ветер отнес звук в сторону? Но — черт возьми! — ветра-то нет!
Наплевав на осторожность, Катерина хотела было рвануться на звук, но тогда путь ее пролегал бы через глубокий ручей. Еще мгновение, и всех охватило желание броситься к неизвестному суденышку, звать, кричать, махать руками. Первой опомнилась Лида:
— Вернемся к берегу! За мной, прежней дорогой!
Беглецы припустили к северной оконечности излучины, рассчитывая перехватить там судно, когда оно окажется в зоне видимости на большой воде. То, что они выбрали путь, который уже один раз преодолели вчера утром, возможно, спасло им жизнь, но, к несчастью, они забрались слишком далеко от берега. Даже после всех тягот последней недели, этот бросок показался всем изматывающим. Когда могли, они бежали. Почва здесь была не то, чтобы посуше, но хотя бы поплотнее и покаменистее. Бежалось легко, ноги не вязли, а легко отталкивались от гравия. Когда силы иссякали, все переходили на шаг и шагали, шагали на север, все быстрее и быстрее, пока у кого-нибудь не сдавали нервы. Этот кто-нибудь — обычно это был Бен — начинал нервничать, дергаться, тревожно прислушиваться и, в конце концов, первый переходил на бег. Им казалось, что прошел почти час, а точного времени никто не засек. Бежать пришлось долго, а в конце пути, как назло, еще и продираться через цепкий кустарник. Когда троица вырвалась на открытое пространство, звук мотора стих. Маленькое речное суденышко дрейфовало вдоль восточного берега Енисея. На палубе можно было различить мужскую фигуру, человек с биноклем неспешно и методично осматривал окрестные берега и саму речную гладь. Судно находилось на расстоянии много большем, чем могли преодолеть их усталые ноги. Последним усилием Катерина вытащила ракетницу, выстрелила и в изнеможении опустилась на четвереньки. Лида повалилась на бок, тяжело дыша. Описав в воздухе красивую параболу, сигнальная ракета с шипением упала в воду.
Глава 14. Знакомство
Прошло несколько секунд, двигатель завелся с воинственным рыком, суденышко тронулось, заложило на Енисейской шири вираж и направилось к берегу. То ли ввиду неожиданного поворота событий, то ли просто по неопытности, но рулевой вовремя не погасил скорость, и плоскодонное судно с отвратительным скрежещуще-чавкающим звуком заехало носом на прибрежную гальку.
Бен заблаговременно укрылся в зарослях. Еще сегодня утром он прикидывал, как преодолеть Ермаковскую излучину и идти дальше к Туруханску, надеясь встретить на пути охотников или рыбаков. Всю последнюю неделю Бен настраивал себя на то, что спасения придется ждать днями, а то и неделями, терять и вновь обретать надежду, и оказался совершенно не готовым увидеть судно вот так вдруг. Не раз он представлял себе, как будет всматриваться в хмурую даль, ища спасения со стороны большой воды — могучего Енисея. Каково же было всеобщее удивление, когда суденышко появилось словно из ниоткуда, чуть ли не из прибрежных кустов! Стало ясно — то, что они накануне приняли за глубоко врезающуюся в берег заводь, на деле оказалось основательно заросшей протокой, вполне проходимой для лодки или судна с мелкой осадкой.
При ближайшем рассмотрении судно оказалось старой, потрепанной жизнью мотозавозней[1]. Ржавое, все какое-то мятое, много лет не чищеное, не крашеное, с палубой, огражденной лишь хилыми леерами, оно, тем не менее, сулило надежду на спасение.
Новые владельцы судна демонтировали грузовую стрелу, некогда находившуюся в носовой части палубы, оставив лишь лебедку и соорудив на освободившемся месте самодельный грузовой отсек. Это было металлическое, небрежно сваренное сооружение с двумя низкими дверцами, по своей архитектуре имевшее выраженное сходство с туалетом типа сортир на какой-нибудь заштатной железнодорожной станции. Оставалось лишь намалевать буквы «Ж» и «М» на приземистых дверцах. Единственным существенным отличием была его небольшая высота — сооружение не должно было перекрывать рулевому обзор. Ближе к корме, на палубе, выстроилась батарея вместительных стальных бочек. Горючее — догадались путники.
Безлюдный берег Енисея не располагал к доверительному общению. Кругом глушь, тьмутаракань, кричи — не докричишься. Лида и Катя, подняв руки, подошли к кромке воды. Им пришлось простоять так минуты три, прежде чем дверца рубки отворилась. На палубу вышел… Нет, вовсе не заматеревший речник с обветренным лицом, а неожиданно молодой человек с льняными волосами. Юноше вряд ли могло быть больше двадцати пяти лет, он имел приятное, но несколько капризное лицо. «Что-то уж слишком приятное», — отметила про себя Лида. Короткая, ершистая русая бородка смотрелась на его полудетском лице с распахнутыми глазами и пухлыми губами, мягко говоря, немного неуместно, делая его пародийно похожим на морского волка из детского мультика. Одет юноша был в высшей степени небрежно — в разноразмерные вещи, явно с чужого плеча, но нисколько этим не смущался, а держался уверенно, по-хозяйски.
Молодой человек молчал, лишь в изумлении таращился на горе-путешественниц. Затем сделал еле заметный жест, и из-за рулевой рубки беззвучно появился второй, ранее незамеченный человек со смуглой, обожженной до цвета кирпича кожей и темными жесткими волосами. Этот второй являл собой полную противоположность красивому блондину. Он был явно постарше, но, судя по повадке, занимал здесь подчиненное положение. Внешность имел вопиюще неславянскую, но не лишенную приятности черт. Одежда обнаруживала в нем человека бедного и неприхотливого, привыкшего до износа таскать на себе, что Бог послал. Серые, потерявшие вид вещи выглядели по отдельности совершенно обыкновенно, но, собранные все вместе, выдавали в молодом человеке иммигранта, относительно недавно приехавшего в страну из Центральной Азии. Общую серость разбавляла единственная новая вещь — высокие глянцевые резиновые сапоги фиолетового цвета, да не просто фиолетового, а вопиющего оттенка «вырви глаз», приобретенные, должно быть, специально для работы на реке. На сыне степей они смотрелись довольно дико.
Все четверо застыли в недоуменном молчании.
— Здравствуйте. Бог в помощь, — несмело произнесла Лида.
— Это же Каберне! — выпалил вдруг азиат. И, показывая пальцем на Катерину, уже спокойнее повторил: — Смотри, Никита, это Катерина Каберне! Из журнала.
— О! Золотая молодежь! Мое почтение! Мадемуазель де Каберне собственной персоной! Но где же ваши волосы? — ухмыльнулся молодой хозяин и отвесил девушкам поклон, помахивая воображаемой шляпой.
В голове у Лиды все смешалось. Так, блондина зовут Никитой, хоть какая-то ясность. Но при чем тут Каберне? Ведь Катя говорила, что она Жукова?.. Хотелось так много узнать, но расспрашивать напрямую она побоялась — могут ведь и послать.
— Не слушай его! — почему-то завелась Катерина. — Это просто тупая нищебродская зависть. Все потому, что наша семья богата. Сама подумай, чтобы купить катер, организовать экспедицию и добраться до ваших выселок, — понадобились немаленькие деньги!
— Ее несравненный папочка дон-месье-синьор де Каберне в свое время облапошил всех, скупая земли по дешевке, когда отчаявшиеся люди хватались за любую копейку.
— Мои родители просто умнее остальных, — парировала Катерина, — и я не считаю нужным за это извиняться! Мой папа первый в Сибири начал выращивать виноград в промышленных масштабах. Сначала в Хакасии, а затем и на Алтае. Теперь там целые плантации виноградной лозы. И вина наши лучшие в стране. Есть классические сорта: Мерло, Каберне… — повествование Кати было прервано издевательским смехом, но она и бровью не повела, — …а есть и новые, каких больше нигде не сыщешь. Отец давно мечтает отправлять их на экспорт — если бы мы только нашли дорогу к морю…