— А ты, наверное, представлял себе роботов-дворников с метлами из мерцающего волокна, прекрасных дев с отливающей перламутром кожей и снежными волосами, а? Что они будут прогуливаться по садам будущего, вдыхая аромат голубых роз и любуясь черными тюльпанами? Нет, дружище, к нам пришло совсем другое будущее, ведь между мечтой и ее реализацией обычно большая, печальная разница. Оно пришло в компании с разрухой, с миллионами климатических беженцев, полицейским государством, ибо как еще держать в узде разношерстный народ… В комплект входит тяжелый труд и борьба за выживание. Но ничего, с тех пор, как начали жить своим умом, мы не потеряли больше ни одного города. Все на месте: немного утративший лоск, но по-прежнему стремительный, энергичный Новосиб, вечно чадящая, покрытая слоем сажи от цоколей до крыш Кузня…
— И мы думаем, что еще легко отделались, — вторил Максиму Евгеньевичу подобревший Андреич.
Лида выглянула в окно. Автобус медленно пробирался по ухабистой грунтовке, проложенной через район одноэтажных трущоб. Четверо смуглых ребятишек тащили к ручью замызганный ковер.
— Так ведь и вы часть будущего — загадочные новые гуманоиды, — продолжал Максим. — Оно наступило. Оглянись, будущее вокруг тебя.
Но вот городские кварталы остались позади, микроавтобус вырулил на шоссе, что плавными изгибами пробиралось среди пологих холмов и прозрачных сосновых лесов на север. И вот тут-то воспоминания о недавних событиях быстро заслонили перед Лидой идиллические картины осени.
*****
Лидия проснулась под утро с чувством тягостной безнадежности. Снова эти тоннели, лифты… Но в окружившем ее предрассветном сумраке тускло выделялся прямоугольник чуть менее темный, чем весь остальной фон. «Окно», — выдохнула Лида, и все встало на свои места.
Возможно, всему виной неудобный диван в приемной, где ее разместили на ночевку. Где-то неподалеку, в соседних, совершенно неприспособленных для этого комнатах, спали остальные. Прислушавшись к себе, она поначалу решила, что проснулась от холода. Пусть дневное солнце успевает прогреть асфальт и стены домов, но после заката из-под темного горизонта, словно из холодной норы, на поверхность выбирается осень. Лидия встала и подошла к окну. Двор был ярко освещен, из приоткрытого окна тянуло холодом. Вода в стакане, неосмотрительно оставленном на подоконнике, подернулась тончайшей корочкой льда — лето кончилось.
Фонари заливали двор холодным, чуть мерцающим светом. Близился рассвет, и в наш мир постепенно, по капле возвращались краски. Центральная и западная часть небосвода еще отливала благородным графитно-серым цветом, а на востоке, где стало заметно светлее, в предрассветный сумрак словно обронили каплю оранжевой акварели. Оранжевый отсвет крепчал, захватывая все новое пространство, а вокруг него начала разливаться еще несмелая голубизна. Графитный сумрак недовольно пятился и отступал.
Лида высунулась из окна и поняла, что, возможно, виной ее пробуждения был вовсе не холод. У крыльца стоял жутковатого вида огромный автомобиль, весь угловатый, с жесткими линиями, какого-то милитаристского вида. Стоял с включенным двигателем, что для предрассветного времени было по меньшей мере странно. Лидии махина своим нескладным видом до смешного напомнила жителей Метрополии — сплошной пучок стальных жил, да и только. Ей стало интересно, в какой мере выбор такого авто отражает личность владельца, и Лида стала ждать.
Входная дверь негромко щелкнула, и на освещенном крыльце появилась небольшая группа людей: двое молодых мужчин в костюмах, заспанная и недовольная Катерина и грузный, лысоватый пожилой человек. Из окна второго этажа было невозможно рассмотреть его лица, но фигура и походка мужчины отражали глубочайшую разбитость и апатию. Он не слушал и даже не смотрел на дочь — а то, что это знаменитый промышленник и землевладелец Алексей Жуков, Лида догадалась практически сразу — просто жестом приказал той сесть в машину.
Психологический эксперимент с треском провалился. Что он за человек, какой у него характер… Папаша Жуков лишь вчера вечером узнал об обнаружении единственной дочери, пропавшей несколько месяцев назад, а уж что он за эти месяцы передумал, Бог весть… Он пережил удивление, надежду, страх, недоверие, преодолел сотни километров, сейчас же на него навалилась апатия, и судить об его характере не представлялось возможным. А может, машина вовсе и не его, а Катина.
Лидия вернулась в постель и постаралась расслабиться. Бедный Катин папа — хочет он или нет, но теперь у него нет выбора. Он будет гордиться своейдочерью, ибо судьба избрала ее для уникальной миссии. Как, по какому принципу судьба призывает людей?! Множество исследователей мечтали отыскать Трою, а не имевший специального образования Шлиман нашел. Вот и с Метрополией как-то так…
Лида не сожалела, что им с Катериной не довелось попрощаться. Честно говоря, она была даже рада, что Катя уехала вот так… скоропостижно. Стыдно признаться, но это даже к лучшему, много ли стоят банальные слова прощания: «Пиши… Звони…» У Лиды нет ни телефона, на который можно было бы позвонить, ни адреса для простых писем. За это короткое время она четко осознала, что не ровня Екатерине Жуковой. Судьба свела их на время, не более того, но теперь это время прошло. Катя вернется в свой дом, к своей семье, к привычной жизни, а у нее, Метёлкиной, нет в этой жизни ничего. Совсем ничего нет: ни паспорта, ни аттестата зрелости, ни страховки, ни дома, ни денег. Зато есть небо над головой.
Да Бог с ними, с деньгами. У Лиды нет определенности. Что ждет ее завтра? Она не знает, а завтра не будет знать, что случится послезавтра. И к этому придется привыкать. Вот что самое страшное — неизвестность впереди.
Глава 22. В столице
Полдень они встретили уже в Новосибирске. Неожиданно для всех, включая и метеорологов, погода резко ухудшилась. Как это нередко случается на Юге Сибири, теплый и сухой воздух из Центральной Азии, подаривший южанам ласковую золотую осень, был внезапно вытеснен студеным дыханием Арктики, напомнившим всем, что лето закончилось, и нужно готовиться к холодам.
Толмачёво встретило путешественников ветром и мокрым снегом. Кутаясь и зябко поеживаясь, все загрузились в служебный автобус. Даже в спешке от внимания Лидии не ускользнула одна непривычная деталь — на флагштоке над зданием аэропорта лениво покачивался сине-зелено-желтый триколор. Кажется, она уже видела нечто подобное. Но где? Скорее всего, это был тот крохотный флажок на старой мотозавозне… А она, глупая, приняла его за какой-то потешный вымпел. Лиде никто ничего не объяснял, но все было понятно без слов. Триколор можно было читать как карту, что она и сделала, мысленно двигаясь с юга на север. Раскаленные дали Тывы и Хакасии, где солнце беспощадно выжигает холмы, и уж сотни лет стоят в степи испещренные петроглифами плиты — послания древней цивилизации, сменились в ее воображении бесконечными зелеными просторами черновой тайги, простирающейся от Урала на восток. Такой лес гостей не жалует, в нем росистые травы в человеческий рост, хвощи да папортники. Идешь и ни кочек, ни корневищ под ногами не видишь. А далеко на севере сияли кристально чистые воды Путораны, на короткий летний сезон оживала пятнистая тундра, испещренная синими глазами термокарстовых озер, а еще севернее лежал океан.
Недоброжелатели давно прозвали флаг молодой республики «попугайчиком», но… Каждый видит то, что может, к чему привычны его глаза. А перед Лидой на миг предстала вся Сибирь, да что там мелочиться — вся Азия, такая красивая, но такая уязвимая.
Уж как его только ни ругали, а свое прозвище он получил за чрезмерную яркость цветов. Наиболее скептически настроенные граждане даже упоминали применительно к нему нелицеприятный термин «пестрожопие», настроенные же на более конструктивный лад упрекали новый государственный символ в примитивизме, излишней географичности и сетовали на то, что он совершенно лишен отсыла к подвигам предков. Но сразу же встал вопрос: «Чьих предков?» Русских переселенцев, бурятов или эвенков? И какие именно подвиги имеются в виду? Деликатный вопрос пришлось замять для ясности — былые герои заняли свои места в истории, новые пока что не народились. И вот уже без малого двадцать лет «попугайчик» радовал всех своими яркими, безыскусными и даже какими-то детскими цветами. Людям нравилось.