Через полчаса пришел Боннэ — осунувшийся и злой.
— Война неизбежна, — сказал, присев рядышком с дремлющим Сарро, тот вздрогнул, широко раскрыл глаза:
— Что? Телеграмма из Берлина?
— Спите, Сарро. У вас впереди много работы. Из Берлина, к счастью, пока ничего нет. А Лондон начинает эвакуацию населения. Может быть, и нам стоит? Это ваша забота, Альбер.
— Да… Надежда на мир, видимо, исчерпалась, — прошептал Даладье, представив себе эвакуацию Парижа, положил голову на сложенные на столе руки.
— Нечего впадать в прострацию, — одернул его Боннэ. — Мы же не сидим без дела, и сейчас приедет Эрик Фиппс, — Боннэ имел в виду английского посла, — появится ясность. Они нас не бросят, уверен.
Фиппс появился без четверти десять: свежий, гладко выбритый, пахнущий кельнским лосьоном — явно провел спокойную ночь в своей постели.
— Доброе утро, господа, я хотел бы ознакомить вас с ответом правительства его величества, — с сожалением оглядел помятых французов Фиппс.
Даладье взял у посла папку
«Если, несмотря на все усилия английского премьер-министра, Чехословакия станет объектом нападения со стороны Германии, то немедленным результатом этого будет то, что Великобритания начнет предварительные мероприятия. Позиция, высказанная на совместном совещании в Лондоне в апреле сего года в отношении введения воинской повинности, остается неизменной. Вопрос об объединении экономических и финансовых ресурсов зависит от решения парламента, поскольку затрагивает соответствующие статьи конституции».
«До чего это по-британски! — с желчью думал Даладье. — На прямой вопрос дать обтекаемый неконкретный ответ! Дадут они нам или нет свой экспедиционный корпус — вот в чем суть, черт побери!» — и сказал:
— Наш ответ мы дадим после совещания кабинета у президента, господин посол. Оно сейчас начнется. Нам пора. Результаты вам будут сообщены незамедлительно.
Когда англичанин вышел, Даладье передал английский документ Боннэ:
— Нужно отнестись с осторожностью к этой бумаге. Коммюнике подозрительно. Ничего конкретного.
Боннэ тоже прочитал и лишь недоуменно поднял брови:
— Текст как текст. Правда, не упоминается телеграмма Рузвельта.
— Посмотрим, что скажет Лебрен, — вздохнул Даладье. Сам он принял решение.
Ровно в десять двери кабинета президента наглухо закрылись за министрами Франции.
— Господа, — сказал Лебрен, — мы должны быть готовы к самому худшему. Что скажете, генерал Вийемен?
Начальник штаба военно-воздушных сил Франции печально констатировал, что состояние французской авиации таково, что она может быть полностью уничтожена люфтваффе в течение двух недель.
— Если бы Гитлер знал об этом, — мрачно отозвался министр экономики Поль Рейно, — вряд ли бы он до сих пор медлил с нападением на Чехословакию. Может быть, Генеральный штаб представит более утешительные сведения?
Гамелен даже не повернул головы. Молчал.
Даладье понял, его час настал.
Он вытащил из саше голубоватую бумагу и быстро написал записку сидящему напротив него Лебрену: «Господин президент республики, имею честь вручить вам отставку моего кабинета».
Даладье не успел протянуть записку Лебрену, как ее перехватил Боннэ.
— Вы с ума сошли! — воскликнул он. — В такой момент!
Сарро с любопытством заглянул в записку:
— Конечно, о какой отставке можно говорить… — тихо прошептал он. — Война на пороге… Нельзя быть малодушным.
— Я ее не принимаю и не приму, — отмахнулся от всех Лебрен. — Продолжаем…
Даладье быстро скомкал голубоватый листок.
— Итак, на чем мы остановились? На состоянии укреплений? — спросил президент.
Военные докладывали уже полтора часа. Их прервал телефонный звонок Франсуа Понсе из Берлина. Посол позвонил сначала на Кэ де'Орсе, но телефонистки перевели его на приемную президента. Боннэ поспешно вышел. Министры Франции подавленно замолчали.
На часах была половина первого пополудни.
— Я был приглашен к Гитлеру на одиннадцать часов, — отрывисто кричал в трубку посол. — Я приложил все усилия, чтобы доказать ему, что основные его требования могут быть удовлетворены без военной конфронтации. Буду информировать о дальнейшем ходе событий.
Боннэ безвольно опустил трубку на рычаг.
— Ничего, к сожалению, определенного, господа, — сказал он министрам. — Хотя Франсуа Понсе сделал все, что мог.
Тяжело, томительно было сидеть за длинным столом Совета министров.
— Мда… — протянул вдруг Лебрен. — Как не вспомнить Аристида Бриана… Король Альфонс XIII пригласил его поглядеть корриду, Бриану не понравилось кровавое зрелище. Король же все допытывался о впечатлениях гостя. Бриан сказал королю: «Ваше величество, уберите ваших матадоров, пикадоров и тореадоров, позвольте мне выйти на арену с маленькой охапкой сена, и думаю, я сумею отлично поладить с быком!» Король обиженно ответил: «Не обольщайтесь надеждой, господин Бриан!» Действительно, с охапкой сена к разъяренному быку не подходят. — Лебрен вдруг в упор посмотрел на Боннэ. — Как вы полагаете, Жорж, кто были те пикадоры и тореро, что взъярили берлинского быка?