Чемберлен держал текст договора в руках. Но когда вошли чехи, поспешно передал его Эштон-Гуэткину:
— Найдите несколько теплых слов…
Эштон-Гуэткин будто не расслышал премьера:
— Если вы не примете этого, — сказал без экивоков, — будете улаживать свои дела с Германией в одиночестве. Может быть, французы, — он покосился на Леже, — будут выражаться более любезным языком, но, уверяю вас, они разделяют нашу точку зрения. Они в свою очередь тоже отстраняются…
Секретарю французского МИД оставалось одно — молчать.
Чемберлен выразительно зевнул — всем своим видом он показывал, насколько утомлен длительной тяжелой процедурой.
Леже показалось, что в глазах Маетны стоят слезы.
Франсуа Понсе участливо сказал чешскому коллеге:
— Поверьте мне, все это не окончательно, это лишь момент истории, которая начинается и которая вскоре все поставит под вопрос!
— Я не считаю, что в том положении, в котором мы теперь находимся, — сказал Даладье, — мы смогли бы сделать что-то иное. Мы избежим войны. Вот и все.
— Мы больше не Франция Фоша и Клемансо, Марны и Вердена, — перебил его с горечью Франсуа Понсе и замолк, увидев, как распахнулись двери перед Гитлером и Муссолини. Они вернулись. Зачем? Чтобы посмотреть на растоптанного ненавистного соседа? Чтобы насладиться унижением тех, кого превратили в сообщников?
Маетны и Масаржик поспешили уйти.
Усталость Чемберлена мигом прошла. Он приблизился к Гитлеру:
— Ваше превосходительство, прежде чем покинуть Мюнхен, я хотел бы еще раз побеседовать с вами.
Гитлер милостиво улыбнулся:
— Я приму вас завтра, среди дня.
Даладье что-то недовольно проворчал.
Очевидно, его услышал Риббентроп, он стоял неподалеку и, придвинувшись, сказал французскому премьеру:
— Речь идет об англо-германском договоре. Но Германия согласна подписать и с Францией подобный договор о ненападении. Я могу лично приехать в Париж с этой целью. Надеюсь…
— Пока время для визита не слишком подходящее, — четко ответил Даладье.
— Время в наших руках, — улыбнулся Риббентроп, отходя.
«Теперь Даладье определенно подаст в отставку», — устало подумал Леже. Ему уже было безразлично все — лишь бы скорее уйти отсюда. Поздно. Очень поздно. Два часа ночи.
От «Фюрерхауза» машины с флажками Франции и Великобритании на капотах двинулись в половине третьего.
Гитлер смотрел вслед мигающим красноватым фарам, переступил с ноги на ногу и сказал Риббентропу:
— Ужасно, что с такими ничтожествами мне приходится иметь дело! Они испортили мне вступление в Прагу. А эта бумажка, где они расписались, клянусь честью, не будет иметь никакого значения. Не принимайте ее всерьез. Кейтель уже распорядился, граница вскрыта — нравится это кому-то или нет…
Даладье боялся возвращаться в Париж. Ему казалось, толпа, собравшаяся на аэродроме Бурже, освищет и разорвет его.
Чемберлен готовился к парадной встрече уже на борту самолета. Особенно грело его подписание англо-германского соглашения — подлинный венец выстраданного, вымученного, такого любимого «Плана Z». Есть пакт о ненападении! Теперь можно спокойно спать, не боясь ни досрочных выборов, ни войны. Все довольны, не так ли? Ведь он везет им мир.
Муссолини и Чиано приняли предложение Геринга вместе поохотиться на крупную дичь — здесь же, неподалеку, в Альпах.
XXVIII
Президент Бенеш дождался звонка Маетны только на рассвете. Долго тот собирался с мыслями, трудно было, видно. Однако к происшедшему следует отнестись философски, ибо разум никогда не смиряется с абсурдом. Посторонние люди решили судьбу чужого им народа. Решили, не считаясь с его волей. И хотя Бенеш был готов к худшему, готовил себя, соответственно настраиваясь, первым чувством, которое охватило его, едва он повесил трубку и связь с Мюнхеном оборвалась, было тяжкое, глубокое, смертельное раскаяние. Ведь это он сам, глава этого государства, лидер этого народа, с самого начала переложил ответственность на чужие плечи, более сильные, более выносливые, как казалось, как виделось. «Я знаю, вина лежит на мне, — не мог он себе не признаться в те первые минуты. — А если бы в роковую минуту я обратился к народу? Состоялось бы это совещание? Была бы встреча в Мюнхене?»
Навязчиво крутилась в мозгу фраза Маетны, напоследок он дословно передал угрозу англичан: «…будете улаживать свои дела в одиночестве…»