— Полагаю, самое верное — повести дело в рамках закона. На приказе будет стоять ваша подпись, подписи Гарделера и Бека. Во всяком случае, мне так посоветовали. И я тоже склонен… Не уподобляться же нам Гиммлеру, в самом деле! Но нас просили выждать верный момент, когда ситуация обострится до предела.
— Это весьма разумно.
Поднимаясь по беломраморным ступеням парадного входа виллы, Витцлебен неожиданно сказал:
— Я бы еще понял, если бы это был генерал Людендорф… Тот же Гинденбург, Брюннинг, наконец…
Гизевиус догадался — в Витцлебене оскорблен европейский аристократизм. Не может глава правительства Великобритании быть унижен безродным ефрейтором!
В зале перед закрытыми дверями кабинета Гитлера было пусто.
Гизевиус и Витцлебен уселись на мягкую банкетку. Стену напротив украшало большое полотно Тициана.
«Кажется, лет двадцать назад я видел эту картину в Шёнбрунне, — подумал Витцлебен. — Впрочем, я много повидал. Еще три года, и мне будет шестьдесят. Но увижу ли я иную Германию? Почему я должен надеяться на Даллеса? Неужели мы сами так оглушены нацизмом, что не справимся? Но я же не решаюсь, медлю. Мне тоже страшно. Что же требовать от других?»
Неожиданно двери раскрылись, и из них быстрыми мелкими шагами выбежал Пауль Шмидт. Генералы перехватили его.
— Майскую программу отбраковали? — спросил Гизевиус.
— Грозил? Как на англичанина подействовал военный спектакль? Генлейна из игры? — задал свои вопросы Витцлебен.
Шмидт на минуту приостановился и заговорил с привычной скоростью переводчика-синхрониста:
— Фюрер в ответ на пространное заявление англичан сказал, что обстановка слишком остра, чтобы заниматься рассуждениями. Он категорически потребовал возвращения в рейх трех миллионов судетских немцев. Англичанин поинтересовался, исчерпываются ли требования Германии этим вопросом. Тогда фюрер объяснил ему, что Германия не может чувствовать себя в безопасности, пока советско-чешский договор не будет ликвидирован…
«Но это же не ответ на вопрос, это совсем из другой оперы… — невольно отметил Гизевиус. — Интересно, Чемберлен прочувствовал, куда гнет Гитлер? Гитлеру мало Судет, ему нужно все».
— Чемберлен тогда его спрашивает, — продолжал профессиональной скороговоркой Шмидт, — если Чехословакия не будет более обязана прийти на помощь России при агрессии против последней, если Чехословакии будет запрещено предоставлять возможность русским вооруженным силам находиться на ее аэродромах или где-либо еще, устранит ли это ваши трудности? Фюрер ответил, что, если судетские немцы будут включены в рейх, отделится венгерское меньшинство, польское тоже, не говоря уж о словаках. А оставшаяся часть окажется так мала, что и на карте Чехословакию никто не заметит. Стоит ли ломать голову по поводу существования карликового государства? При чем тогда тут русские аэродромы, где они окажутся? Они исчезнут, как и государство. Чемберлен озадаченно повторил несколько раз: «Позвольте, ведь речь идет об исправлении границ, разве речь идет не только об исправлении границ?» — и потом меня попросили принести еще минеральной воды. Премьер-министр много пьет, — и Шмидт побежал дальше.
— Чем же это кончится? — Гизевиус смотрел недоуменно.
— Чем бы ни кончилось, фюрер уже назначил день вторжения в Прагу, 1 октября. Второго мы начнем воевать на два фронта. Значит, мы с вами должны все решить за эти две недели.
Гизевиус содрогнулся.
Шмидт опять пересек залу. В его руках была корзина, из которой торчали обернутые фольгой бутылки баденской.
— Давайте выйдем на воздух. Здесь не слишком уютно, — предложил Гизевиус. — Эти торги могут длиться бесконечно, — он кивнул на дверь кабинета. — Вряд ли Чемберлен не догадывается, что его надувают. Следовательно, надувательство его устраивает. Остается ответить на вопрос, почему… Кордт сделал все, что смог, а смог он, я считаю, немало, он добрался до Вильсона и дал ему вполне определенно понять, что Гитлер собирается занять всю Чехословакию. И все же не хочу верить, что англичане так низко пали и готовы подарить ефрейтору целую страну. Однако приезд Чемберлена уже сам по себе означает, что они предпочитают иметь дело с Гитлером, и только с Гитлером, он их устраивает. Но как же они близоруки!… Пока он загоняет их в угол и им кажется, что в самый последний момент удастся увернуться. Однако… Именно в тот последний момент они будут вынуждены перейти к обороне и…
— В отличие от вас, — грустно сказал Витцлебен, — что такое война на два фронта, я знаю на собственном опыте.
— Но в том и заключен смысл комбинации, генерал! Заострив ситуацию, мы не допустим войны! Как только дело зайдет в тупик, мы начнем действовать. Новая политическая ситуация — новая политическая фигура во главе рейха. Все изменится в корне.