— Чудак, не мог подойти и сказать.
Зал понемногу наполняется. Официантка зажигает люстры во всех углах. В зале становится светлее, но зато хуже видно из окна. Тьма за окном сгустилась, и, должно быть, надо припасть к самому стеклу, чтоб что-нибудь увидеть. Приходят парочки. Они, верно, специально приехали из города, чтоб побыть наедине.
— У тебя была квартира, и ты ее бросил? — переспрашивает Антонина, и на лицо ее как будто набегает тень неудовольствия. — Ничего не понимаю.
— Чтоб быть ближе к тебе.
— Так я же в городе живу. Мне своя квартира пока что и не снится.
— Зато приезжаешь в Ковальцы. Мне нужно было, поработать в школе. В городе не так просто устроиться.
— Обязательно надо было в школу?
— Не обязательно. Но я думал... Привалила шумная компания. Вслед за раскрасневшимися с холода парнями, девушками, которые заняли три соседних столика, на возвышение у противоположной стены поднялись два аккордеониста, расчехлили инструменты. Музыканты тоже, видно, приехали из города.
Компания, разместившаяся по соседству, самая что ни на есть современная. На вид парни весьма решительные, сыплют словами, шутками — им, мол, море по колено. У девушек подкрашенные ресницы, они смеются немножко громче чем нужно, закидывают ногу за ногу, курят. Стиль этот мне в общем знаком — пустить пыль в глаза.
На самом деле наши соседи не прошли никаких медных труб, ничего особенного не видели, работают в конторах, конструкторских бюро, а то и за станком стоят. Изредка собираются, чтобы вот так провести время.
Теперь, когда в ресторане стало людно, шумно, Антонина как-то оживилась. Она приметная, на нее поглядывают из-за соседних столиков. И она не скрывает, что внимание ей приятно.
— Где будешь встречать Новый год? — Не знаю.
— Хочешь, приеду? Сходим в кино, найдем такое место, как здесь.
Она смотрит на меня и улыбается.
— Давай...
Заиграли аккордеонисты, наши соседи, которые даже заказа еще не сделали, пошли танцевать. Я приглашаю Антонину, она охотно поднимается. Еще никогда Антонина не была такой близкой, я чувствую ее дыхание, смотрю ей в глаза, слегка затуманенные, повлажневшие. От напряжения я иногда сбиваюсь с такта, но здесь, в кругу, этого никто не замечает: парочки танцуют, тесно прижавшись, обнявшись, положив друг другу руки на плечи. Я думаю, каким я был дураком, мог так же танцевать с Антониной год назад, и не было бы между нами отчужденности, ненужных размолвок.
Когда кончается фокстрот, мы выпиваем по бокалу и молчим. Смотрим друг на друга. Антонина кажется довольной. Снова заиграли аккордеонисты, к нашему столику подлетает высокий молодой человек с бачками на щеках. Антонина, даже не взглянув на меня, идет с ним.
Ничего удивительного. Теперь это принято. Но мне неприятно.
Мог бы и я какую-нибудь девушку пригласить. Но я не хочу ни с кем танцевать, даже в пику Антонине.
Чтоб не глядеть в зал, смотрю в окно. На месте туристского кемпинга и дальше, где водохранилище, были кусты, луговина, лес. Здесь я пас коров. Все переменилось. Даже две или три деревеньки снесли. Минск — большой город, ему нужна БиДа,
Антонина села на место, я не подаю виду, что чем-нибудь недоволен. Мы разговариваем, как раньше, потом опять идем танцевать.
Аккордеонисты честно зарабатывают свой хлеб. Передышки себе и другим дают самые короткие. Между тем парни из-за соседних столиков точно сговорились. То один, то другой подходят к Антонине, приглашают. Она прямо расцвела: разрумянилась, похорошела, глаза сияют. Чувствует себя королевой вечера.
Еще не поздно, девять часов. Но мне нельзя забывать, что завтра уроки.
— Пойдем, — предлагаю Антонине. — Пока до электрички, пока сядешь...
— Побудем. Неужели тебе не весело?
Чаше всех уводит Антонину высокий, с бачками. Танцует хорошо, и лицо у него приятное. Умеет обхаживать девушек. Провожает Антонину к столу, вежливо улыбается. По-моему, он вообще не прочь пересесть к нам.. На девушку, с которой пришел, и не глядит. Я украдкой наблюдаю за ней. Черненькая, щупленькая, с накрашенными губами, подведенными веками. Была шустрая, как змейка, а теперь притихла. Из-за невнимания своего кавалера. От Антонины особого внимания я тоже не вижу, и в самый раз мне объединиться с черненькой...
Уже десять часов, веселье в разгаре. Последний автобус в Ковальцы отходит в половине одиннадцатого, и раз я на него не попаду, надо думать о ночлеге. Я иду в буфет. Там в застекленном шкафу стоят плоские бутылки «беловежской», которые удобно носить в кармане. Беру одну бутылку с собой. Если заночую в городке, приду к знакомым не с пустыми руками.
Еще играют аккордеоны, не окончился танец, но Антонина вдруг выходит из круга. Одна, без кавалера.
— Идем. Я не хочу здесь оставаться.
— Погоди. Что случилось?
— Ничего, — не ожидая меня, она направляется к выходу.
Наскоро рассчитываюсь с официанткой, через три ступеньки скатываюсь с лестницы и догоняю Антонину в вестибюле. Мы одеваемся, выходим.
— Что все-таки случилось, Антонина?
— Он сказал мне гадость...
— Хочешь, набью ему морду? Она берет меня за лацкан пальто, слегка притягивает к себе.
— Не надо бить морду. Он просто дурак. Предложил мне свидание... Но с кем попало я на свидания не хожу.
Чудесный вечер. Над головой висит круглая луна, зыбким маревом окутано все вокруг. Снег на водохранилище отливает густой синевой, темными уступами поднимается далекий бор, в деревнях на том берегу чуть заметно переливаются огоньки.
У гостиницы дежурит такси.
— Хочешь, поедем прямо в Минск?
— Богач нашелся. Еще ходят электрички. — Я всерьез говорю. Давай, хоть раз.
— Не выдумывай. Едем на станцию. От машины у меня болит голова.
Такси мчится вдоль водохранилища, минуя городок, сворачивает на шоссе. Можно было прямее проехать, но таксист не зря дежурил. Теперь, чтоб попасть на станцию, еще раз прокатим по всем улицам.-
Проезжаем мимо кладбища. Самое примечательное в городке место — это остров кладбища, заросший высокими соснами. На радуницу тут собирается народ со всей округи. Моя мать здесь похоронена. Если и славится чем городок, то остатками старой крепости, руинами замка, где ведутся раскопки, и этим огромным кладбищем, которому, должно быть, не менее тысячи лет.
Зал ожидания маленький и неуютный. С потолка свисает на электрическом шнуре заляпанная побелкой лампочка, на стенах два плаката:, один первомайский, на другом — неосторожный гражданин в плаще, с чемоданчиком, устремляющийся прямо под колеса поезда. Мы с Антониной сидим на дубовой лавке, сплошь исцарапанной надписями — инициалами пассажиров, некоторые даже ножом вырезаны. Кислый, спертый воздух, пахнет мазутом, табаком.
На автобус не попал. Рядом Антонина, и я совсем не думаю, как доберусь до Ковальцев.
В половине двенадцатого прибывает наша электричка. Она дальше не идет. Отправится в Минск и в два часа ночи вернется сюда. Из вагонов выходят запоздалые пассажиры. Не садится никто.
Наш вагон пустой. И весь поезд пустой. Странно думать, что электричка повезет только меня и Антонину. Во венком случае, до ближайшей станции будем роскошествовать одни.
— Выходи, — говорит Антонина. — На автобус опоздал?
— Опоздал.
— Что будешь делать?