– Что вы, Валентина Викторовна, – покаянно и проникновенно добавил он, надев узду на бурлящее внутри веселье. – У меня и в мыслях не было пытаться преуменьшить значение вашего труда. Не забывайте, что мой друг и брат Владик тоже библиотекарь. И насмешничать над вами значило бы насмешничать и над ним.
– Да? – с сомнением протянула Вэвэ и подумала, что сейчас самое время перевести разговор на нужную ей тему о Насте, хотя что-то подсказывало ей, что лучше не стоит. Разговор, к сожалению, начался не так нейтрально, как ей бы хотелось. Но заведующая упрямо продолжала следовать своей цели. А то зря она, что ли, испортила себе день визитом к гадалке и поддалась, как девчонка, на подначку этого сопляка? Чепуха какая. Да и, в конце концов, голос-то у неё лишь совещательный, прислушиваться к нему или нет – это дело Евгения. Или, при других обстоятельствах, Скрепкина и Насти. Или любого из них. Хотя её слушать, грустно констатировала она про себя, скорее всего никто из молодых не станет. Как и она, впрочем, в своё время в упор не воспринимала мнение старших. Старых пердунов, другими словами. Неожиданная мысль, что она тоже теперь «старый пердун», ужасно расстроила Вэвэ, и на её глазах даже навернулись слёзы, заметив которые, Колибри даже перепугался. Эта тётка оказалась чересчур чувствительной.
– Что вы, что вы, Валентина Викторовна, – зачастил он, – не принимайте мои глупые речи близко к сердцу, я и впрямь не собирался вас обижать.
Но Вэвэ только отмахнулась.
– Бросьте, молодой человек, – великодушно проговорила она. – Вы ни в чём не виноваты. А слёзы – это так, совокупный продукт сложившихся обстоятельств.
Вэвэ снова потянулась к чаю.
– Я, в общем, хотела поговорить с вами о другом, – осторожно начала она. – О ваших отношениях с Настей.
Колибри ошарашенно вытаращился. Чего-чего, а такого поворота он не ожидал.
– Что вы имеете в виду? – не скрывая удивления и любопытства, спросил он.
Этот закономерный и простой вопрос почему-то вызвал у Вэвэ физическое ощущение неудобства позы, в которой она вполне по-домашнему сидела на кухонном стуле в квартире Скрепкина, и она заёрзала на сидении.
– Видите ли, Евгений, – не очень решительно продолжила она, – до того, как вы появились в Москве, – Колибри снова удивился: тётка, похоже, считала его приезжим, – Настя и Владик уже какое-то время работали вместе. Более того, это Владик уговорил девушку, которая, поверьте, с её образованием могла бы найти место и лучше, перейти на работу к нам. Что, как вы понимаете, означало, что они дружили и раньше…
– Ну и что из этого? – не удержавшись, перебил Колибри. – Что из того, что они дружили и работали?
Вэвэ недовольно повела плечами.
– А то, – раздражённо фыркнула она. – Их дружба начала перерождаться в нечто большее. И они могли стать такой замечательной парой. А тут вы с вашей безалаберностью и легкомыслием. И этими вашими заигрываниями. Вы бы только посмотрели. Владик ведь от ревности почернел с лица.
Колибри снова стало весело. Эта дура-баба была права, Скрепкин ревновал. Только не Настю к нему, а его к Насте.
– Евгений, скажите по правде, у вас в отношении девушки действительно серьёзные намерения? – тоном прокурора спросила Валентина Викторовна и чуть не выставила вперёд, как на знаменитом плакате, обвиняющий перст.
Колибри не выдержал и расхохотался. У него не было сил. Он умирал от смеха, от парадоксальности и идиотизма ситуации.
– Нет, нет, – выдавил он из себя, – я не собираюсь на ней жениться, если вы об этом. Вы даже не представляете, насколько я далёк от такой мысли.
Валентина Викторовна была искренне возмущена поведением Колибри. Он был не только бонвиван, но и явно проявлял неуважение, как к Насте, так и к ней самой. Но заведующая старалась сдерживать эмоции.
– Вот видите, молодой человек, – она снова начала чеканить голос, – у вас в голове гуляет ветер, а у Владика и Насти могут рухнуть надежды на общее будущее.
Но странность этого разговора постепенно начала смущать и Колибри. И его комическая сторона вдруг перестала смешить. Женя смеяться перестал. Он подумал, что обречён на нечто подобное и в будущем, потому что ему и Владику так и придётся всю жизнь скрывать свою любовь от чужих взглядов и изображать интерес к противоположному полу, хотя его (интереса) на самом деле нет. А, собственно говоря, почему? Чем их любовь хуже? Когда, наконец, человечество преодолеет в себе ханжеские стереотипы средневековья? Любовь ведь беспола, потому что она – любовь. И неважно, кто и какого пола её носитель.