Сразу же по прибытии, в начале мая, Кирк отправился на ферму самого первого здесь белого поселенца, Джеймса Батчера, которого индейцы уже вынудили оставить свой дом и построить другой, в трех милях восточное, прямо у подножия холма, откуда стекает ручей Фоле Боттом.
Позднее, тоже в мае, сюда прибыла большая группа поселенцев из Монтаны. Закаленные горцы, они уже привыкли к жизненным тяготам, к стычкам с индейцами и были готовы отражать атаки отрядов, во много раз превышающих собственную их численность.
С этой группой Кирк и остался в долине. Начали они с того, что постарались по возможности обеспечить безопасность своих ранчо и утвердить права на воду. Они возвели общий частокол, построили сараи, где хранили провизию и оружие и куда каждый день заводили на ночь домашний скот. Все лето индейцы время от времени совершали налеты на них, но поселенцы, прекрасно понимая, что пахотных земель и пастбищ здесь будет в будущем не хватать, никуда не тронулись с места, выставили охрану и начали засевать близлежащие поля.
Сейчас, в конце сентября, они уже, насколько хватало взгляда, колосились золотистой пшеницей, зеленели листьями кукурузы. Виднелась и скотина на пастбищах - привезенные из Монтаны коровы, а также некоторое количество лошадей, которых здешние фермеры брали из города на откорм. Гуртовщики на конях объезжали стада, одним глазом поглядывая на животных, а другим на гребни холмов, откуда в любой момент могли показаться индейцы.
На отдельных участках работали косцы, сверкали косы; другие работники копнили срезанные стебли, оставляя на земле рыжевато-коричневые бугры, и все поле становилось похожим на сшитое каким-то безумцем разноцветное стеганое одеяло.
Сами фермы были разбросаны по всей долине - жалкие лачуги, над крышами которых вились легкие дымки очагов, почти незаметные на фоне огромного и глубокого голубого неба. От этих домишек, торчащих словно кочки на равнинной поверхности, вились, будто нити паутины, тележные следы к сараям и к частоколу, издали напоминавшему выстроенные в ряд зубочистки.
Ноа держал путь через овсяное поле, по протоптанной скотиной дороге, рядом с косцами, и мужчины поднимали руки в знак приветствия, а женщины в платках на голове разгибались, заслоняли ладонями глаза от солнца и смотрели вслед повозке.
- Привет, Зах! - кричал Ноа. - Здравствуйте, миссис Коттрел!
Тру тоже махал здоровой рукой.
- Если не ошибаюсь, миссис Коттрел беременна, - заметил Ноа.
- По-моему, тоже, - согласился Тру. Они въехали на южный участок поля Кемпбеллов, где вся семья была за работой - Кирк и Арден, младший брат Ноа, косили траву, жена Кирка, Керри, шла за ними с граблями. Они работали спиной к приближавшейся повозке и увидели гостей, когда те подъехали уже совсем близко.
- Не нужен еще один работник? - крикнул Ноа.
- Ноа!.. Тру!.. Добрый день!
Все трое направились к приехавшим, побросав косы и грабли, снимая рукавицы.
- Как неожиданно! Мы совсем не ждали.
Мать Ноа подошла к ним первая, стирая пот снятым с головы платком.
- Господи! - воскликнула она. - Что у тебя с лицом?
Ноа коснулся опухшего глаза.
- Повздорил с женщиной.
Арден дружелюбно хлопнул брата по плечу своей кожаной рукавицей.
- Кто же она? Какая-нибудь старая злая карга? Признавайся!
Отец поздоровался с сыном за руку, оглядел его повреждения и заметил:
- Хотел бы посмотреть на женщину, наставившую тебе такие синяки. Потом он взглянул на руку Тру. - И тебя тоже она приложила?
Тру рассмеялся, почесал бровь огромным ногтем.
- Ну, не совсем...
Кирк Кемпбелл был ростом с башню, с руками, огромными, как медвежьи лапы, и с такой же силой в них. У него была рыжая борода, кустистые рыжие брови и яркие веснушки на лице. А глаза посреди всего этого великолепия сверкали голубым огнем, словно колокольчики в его родной Шотландии.
Его жена Керри, не в пример мужу, была темноволоса и сероглаза, и кожа у нее успела сильно загореть под летним солнцем. Полная и невысокая, с приятными чертами лица - она едва доставала мужу и сыновьям до плеча.
- Значит, женщина, да? - повторила мать Ноа.
- Ну, это долгая история, Ма, - сказал сын. - Я привез к вам Тру на недельку или побольше. На поправку. Надо его подлечить и подкормить. Сумеете?
- Ты еще спрашиваешь!
- Тогда садись в повозку.
Ноа отправил мать и Тру в дом, а сам взялся вместо нее за грабли. Он испытывал удовольствие и удовлетворение от этой работы рядом с отцом и братом, когда двигался вслед за мерными взмахами кос - вмм, втт, - вдыхал свежий запах только что срезанной травы, собирая ее легкими движениями в небольшие копны, ощущая в руках теплую рукоятку граблей.
День-два ему обычно доставляла радость подобная работа, но потом делалось скучно, и он вновь мечтал окунуться в бурную, тревожную жизнь города.
- Уж не решил ли ты осесть на землю после городской жизни? - спросил отец.
- Только на один день.
Для Кирка Кемпбелла было большим разочарованием, когда старший сын не захотел остаться со всей семьей в долине, а предпочел жизнь в городе, но отец не считал возможным навязывать свою волю взрослому мужчине.
- Я слышал, индейцы подписали соглашение? - спросил Ноа.
- Нам тоже известно об этом.
- Но вы все равно не сняли сторожевые посты?
- Да, хотя с середины лета индейцы не нападали. Их теперь даже не видно в горах. По-моему, тут стало жить куда менее рискованно, чем у вас в городе. Особенно если судить по твоему лицу, Ноа. Надеюсь, ты все-таки расскажешь нам, что с тобой там приключилось.
Ноа рассказал.
Отец и брат переглянулись. Отец спросил:
- А сколько ей лет?
Брат тоже задал вопрос:
- Она ничего из себя?..
В конце дня, когда все сидели на кухне, мать заговорила еще раз на ту же тему:
- Она замужем?
- Нет, - ответил Тру за своего приятеля и отрезал себе еще один кусок хлеба.
- Ты не привез нам хотя бы один экземпляр вашей газеты? - спросила мать.
- Привез, - сказал Ноа. - Но дам с одним условием: чтобы не начинали, когда прочтете, никаких разговоров про меня.
Прочитав статью, мать заметила:
- Она, должно быть, отличная женщина. И честная. А ты... Ты плохо поступаешь, сын.
Ноа чуть не подавился тушеной бараниной.
- Ради Бога, Ма! Я же просил, черт возьми!
- Не выношу ругани за столом, ты знаешь!.. Никто не становится моложе, это тоже тебе известно. Женщина у вас в городе не будет долго в одиночестве.
- Да пусть ее берет, кто угодно! - крикнул Ноа.
- Вот так же думал твой отец, когда в первый раз увидел меня. Я посмеялась над его рыжими волосами и веснушками и сказала, что он похож на горячую сковородку, которую выставили под дождь. А через шесть лет мы поженились.
- Ма, я уже говорил тебе, эта женщина хуже, чем чума! Она портит мне жизнь!
- В следующий раз, когда приедешь, привези ее с собой. Если не ты, то, может быть, твой брат заинтересуется ею.
- Я никуда не повезу ee! Видеть ее не хочу!
- Прекрасно, Тогда я посмотрю на нее, когда буду в городе.
- Не смей этого делать!
- Отчего же? Хочу заиметь внуков еще до того, как придет моя смерть.
Ноа вытаращил глаза.
- Черт, о чем она говорит!
- Я же просила не богохульствовать за столом.
- Мать права, - вмешался брат. - Не хочешь сам, дай другим попробовать.
- Что ты мелешь, Арден? - возмутился Ноа. - Говоришь так, будто речь идет о последней котлете на тарелке, и нужно только взять вилку, ткнуть в нее - и она твоя.
- А что? Мне нужна жена. Хочу завести собственную ферму. Теперь, когда с индейцами подписан мирный договор, женщины уже не будут бояться жить здесь.