Он определял время, когда она должна вставать, выходить к обеду, ложиться спать, и решал, чем ей заниматься днем. Наверное, так же жила ее мать, просто прежде Надин не догадывалась об этом. Кортни не смогла выполнить главной миссии — родить мужу наследника, и за это он обращался с ней, как с мебелью. Когда матери не стало, Надин не могла отделаться от мысли, что отец рад ее смерти.
Она сидела у постели умирающей, но его не было. Джозеф Иверс появился, лишь когда пришла пора отдать распоряжение о похоронах.
Кортни похоронили на семейном кладбище, рядом с четырьмя ее детьми, которые умерли, не дожив до года. Джозеф Иверс никогда сюда не приходил. Похоже, в его глазах память о покойных ничего не стоила.
Отец всегда оценивал людей и животных с точки зрения их пользы. В его взгляде в любой момент могла появиться холодная ярость, а в словах — рассчитанная, бьющая наотмашь издевка.
Надин навсегда запомнила день, когда Джозеф привел в дом Эвиан. Нет, он не вошел с ней под ручку, он втащил ее, тяжело дыша и бранясь, и по пути прикрикнул на застывшую в изумлении дочь.
Она никогда не видела, чтобы чей-то гнев вырывался наружу с такой безумной силой. Незнакомая девушка извивалась, Пиналась, царапалась и кусалась.
Надин не сомневалась в том, что отец совершает преступление. Она решила бы, что Джозеф Иверс сошел с ума и похитил чужую женщину, если б не знала, насколько он властен над собой и расчетлив в поступках.
Его руки были сильнее девичьих, и ему не составило труда уволочь незнакомку в спальню.
Надин не спала всю ночь, то прислушиваясь в надежде уловить какие-то звуки, то напротив — зажимая уши руками.
Утром Надин увидела на щеке отца две длинные тонкие царапины. За завтраком он сказал:
— Девушка, которую ты видела вчера, — моя жена. Я сочетался с ней браком в Шайенне. Ее зовут Эвиан. Некоторое время она не будет выходить к столу.
Надин застыла, словно пораженная ударом молнии.
Кухарка носила пленнице еду. Иногда та колотила в дверь и выкрикивала какие-то фразы, но чаще сидела молча. Каждую ночь Джозеф Иверс запирался с ней в спальне, и Надин не хотелось думать о том, что там происходит.
А потом Эвиан появилась в гостиной. Холодная, неподвижная, уязвленная, но не сломленная.
Улучив момент, Надин задала девушке вопрос, который не давал ей покоя:
— Как ты сюда попала?
— Не по своей воле, — отчеканила Эвиан, глядя прямо перед собой.
— Кто ты и откуда?
— А ты?
— Я живу здесь с рождения. Я — дочь Джозефа Иверса, хозяина этого ранчо, — твердо произнесла Надин.
— Я ненавижу твоего отца, тебя и ваше ранчо, — сказала Эвиан.
Надин опешила, но не осталась в долгу:
— Это я должна ненавидеть тебя. Ты не имеешь никакого права занимать место моей матери!
Эвиан скривила губы.
— Твою мать я тоже ненавижу. Зачем она умерла? Пусть бы мучилась вместо меня!
За эти слова Надин была готова ее убить.
С тех пор они не разговаривали, но их взаимная ненависть росла с каждым днем. Надин пришлось распоряжаться хозяйством, тогда как Эвиан ничего не делала.
Когда девушка попыталась пожаловаться отцу, он небрежно произнес:
— Я привез ее сюда не для того, чтобы она топила печь и доила коров.
«Почему именно я должна выполнять грязную работу? Чем она лучше меня?!» — хотела воскликнуть Надин, но ей пришлось молча проглотить обиду.
Чуть позже Джозеф поделился с дочерью своими планами:
— Надеюсь, Эвиан родит мне наследника, а для тебя я подыщу в Шайенне состоятельного жениха.
Услышав такое, Надин едва не задохнулась от возмущения. Значит, эта девица станет хозяйкой ранчо, а ее отец сбудет с рук, выдав замуж за какого-нибудь немолодого банкира!
Когда Эвиан убежала из «Райской страны» (как только и могла сбежать горожанка — в туфлях и легком платье, без запасов еды), Надин искренне надеялась, что она сгинет в лесу, но ее поймали и вернули назад.
Надин слышала, как отец сказал ей:
— Если еще раз сбежишь, я упрячу тебя в бордель. Для меня это будет проще простого. Там тебя быстро сломают, и тебе придется спать не с одним, а со многими. И не удивляйся, если я стану твоим постоянным клиентом.
Эвиан ничего не ответила, но задрожала как осиновый лист. Увидев это, Надин подумала, что, пожалуй, белоручке приходится куда хуже, чем ей самой, однако не почувствовала жалости.
С тех пор Эвиан не предпринимала попыток сбежать, зато принялась тайком наведываться к Зане. Надин не понимала, что общего может быть у шайеннской девицы с обитательницей лесной хижины, и поневоле испытывала ревность.