Он вспоминал мгновения детства, например, случай, когда они с приятелем набрели на целое поле мальвы. То был настоящий лес цветов. Лиловые, розовые, белые, они достигали человеческого роста. Когда Арни принялся их собирать, Кларенс засмеялся, но услышав, что приятель хочет подарить цветы матери, принялся помогать. Они собрали гигантский букет, который едва могли обхватить руками и еле дотащили его до дома…
Когда Арни вышел на улицу, почти стемнело. Он не стал слушать увещеваний Надин, как не сумел заставить себя проститься с ней и с детьми. Пусть думают, что он вернется.
Эвиан он тоже ничего не сказал. Она выглядела сосредоточенной и спокойной: Арни почудилось, будто молодая женщина знает что-то такое, что неизвестно никому из них.
Арни шел сквозь толпу, не видя людей. Все звуки казались далекими и бессмысленными. Он взял в платной конюшне двух лошадей, потом зашел в лавку и кое-что купил. Расплачиваясь, старался надвинуть шляпу на глаза, чтобы люди не запомнили его лицо.
На центральной улице Шайенна зажглись фонари. Гостиница с ярко освещенными окнами казалась пароходом, плывущим по черному полотну дороги, тогда как низкое темное здание тюрьмы будто было врыто в землю.
Когда Арни передал начальнику тюрьмы распоряжение шерифа, тот позвал одного из служащих.
— Проводи этого мистера к Хейвуду и оставь их одних.
Узкий темный затхлый коридор с шероховатыми мокрыми стенами напоминал отвратительную кишку. Когда они прошли мимо общей камеры, битком набитой в основном ночными дебоширами, Арни удивился.
— Не здесь?
— Ваш приятель содержится в одиночке, — проворчал тюремщик, и сердце Арни подпрыгнуло от радости.
Три голые темные стены и одна решетка. Запах мочи, мышей и скверного табака. Большой замок. Арни покосился на пояс тюремщика со связкой ключей.
— Сколько у меня времени?
— А сколько вам надо? Полчаса хватит?
Арни кивнул. Он не заметил, как тюремщик ушел. Из-за решетки на него смотрел Кларенс Хейвуд, смотрел молча, не двигаясь, и эта минута, когда Арни заглядывал не столько в глаза бывшего друга, сколько в свою собственную душу, была одной из самых страшных минут в его жизни.
Он вспомнил, как в былые времена они с Кларенсом умели отвоевывать у мира свои собственные уголки, где ощущали уединение и укрытие, и это воспоминание отозвалось такой душевной болью, что он едва не задохнулся.
— Что тебе нужно? Зачем ты пришел? — спросил Кларенс.
— Поговорить.
— О чем?
— Я хочу помочь тебе выйти отсюда.
— Вот как? — Кларенс подошел к решетке. — С чего бы вдруг?
И Арни твердо ответил:
— Ты знаешь.
— Стало быть, я не ошибся? Это ты сказал Иверсу, что мы пошли в Денвер?
— Да, я.
— А почему? Чтобы жениться на его дочери?
Арни сделал паузу.
— Сейчас я уже не помню, как это случилось.
— Да оно и не важно. Главное, ты меня предал. И в таком случае тебе впору молиться, чтобы я никогда не покинул этих стен!
— Я в долгу перед тобой.
— Какой долг? — небрежно произнес Кларенс, хотя его взгляд говорил обратное. — Мы совершенно разные люди. Я все эти годы грабил поезда, а ты… ты работал на Иверса и делал детей его дочери. Так?
— Получается, да, — смиренно ответил Арни. — Хотя все не так просто. Я тоже должен находиться по ту сторону решетки.
— Ты имеешь в виду смерть Иверса? Она, — голос Кларенса чуть дрогнул, — говорила об этом.
— Это правда. Я застрелил его, когда он стал душить Дункана.
— Дункана?
— Так зовут сына Эвиан.
На лице Кларенса появилось едва уловимое трогательное выражение. Заметив это, Арни тяжело произнес:
— Прости, но мне не хочется тебе лгать. Дункан — сын Джозефа Иверса.
— Тогда почему он набросился на собственного сына?
— Он считал, что ребенок не от него, и Эвиан всячески поддерживала в нем эту мысль. Она сказала, что это была ее месть. Дункан все видел, но она велела ему солгать шерифу. Я был против, но она настояла, и теперь получается, что мальчик прикрывает убийцу своего собственного отца.
— Значит, он думает, что его отец кто-то другой?
— Мне кажется, Эвиан не сказала ему ничего конкретного.
— Какая запутанная у вас жизнь! Моя куда проще, — рассмеялся Кларенс, и этот смех показался Арни нервным и злобным.
— Эвиан считает, что я освободил ее, — добавил он.
— Я заметил, что она питает к тебе родственные чувства.
— К сожалению, она не признает моей вины ни в убийстве ее мужа, ни в том, что касается… тебя.
— Она считает меня вторым Джозефом Иверсом! Подумать только, в ее глазах я стал похож на человека, от которого она страдала всю свою жизнь! — в голосе Кларенса звенело такое отчаяние, что Арни невольно зажмурился.