— А как же? Зови! Да, с пленными проблем не возникло?
— Тюрьма свободна. Караул снят. Кстати, Чумных, в попа поручил стрелять вашему шурину. Смазал с пяти саженей. Думаю, нарочно.
— Ну! — взволновался Чумных.
— Что ну?! Сам пристрелил!
— Митяя?!
— Попа. В другое время и Митяя бы не пощадил. Трус!
— Ему ж не привычно по попам-то…
— А мне привычно? Середины в нашей борьбе нет!
Он вышел. Никто больше не смотрел на Родиона с подозрением. Он сидел потерянный, занятый своими мыслями, постукивая пальцами по деревянной кобуре маузера.
Зайцев нервно прошелся вдоль стола. Председатель ревкома еще никак не мог освоиться с тем, что белые совсем рядом, и решения надо принимать сейчас, немедленно, а не завтра, или того лучше — послезавтра.
— Сутки ходу, — бормотал Лазарь Лейбыч. — Зубко, где ваша разведка? Вы же специально посылали людей! Просмотрели или пропьянствовали?! Под трибунал пойдут, сволочи!
— Тайга. Она широкая, — возразил Зубко, ничуть не убоявшись угрозы. — За всеми не уследишь. Забыл, когда спал.
Дверь открылась, вошел прогонистый, серьезный мужик в стеганке. Встал навытяжку, уставившись на. Зубко внимательными глазами. Сказал:
— Здрасте, товарищи командиры! Я — Скоб- цов. С боевым поручением!
Снял собачью шапку и оказался лысым, как колено, только у самых ушей курчавились редкие волосенки.
— Дайте пакет! — Зайцев протянул руку.
Боец с готовностью сунул ладонь за пазуху, однако вспомнил про что-то важное, задержал ее там и спросил:
— Вы-то кто будете?
— Зайцев, давайте! Что копаетесь?
Окрик посыльного с толку не сбил. Он закатил к потолку глаза, подумал и согласился:
— Все верно — звериная фамилия. Такую называли. Возьмите, товарищ Зайцев.
Председатель провел длинным ногтем по склейке, но прежде чем вынуть письмо, спросил:
— Разведку белых не видели?
— Не, первый видел Линьков. Тут случай или умысел ихний, точно не скажу. Прямо за деревней повстречались. Четверо их было. Кони у них не свежие.
— Почему так решили? — спросил Г орлов.
— Гоняться не стали. Сразу палить начали. Серый под Линьковым опрокинулся. Линьков кричит страшным голосом. Кому охота под конем смерть принимать?
— Дальше?!
— Дальше чудно получилось: усю жизнь моя Крапива тайгу шагом меряла, а тут сообразила. Понеслась, крыльев не надо. Только на Дергуне, где ключ под скалой зиму живет, дух перевела. Не погнались они. Плохие, должно, кони…
— Идите, Скобцов, — распорядился Зайцев. — В третьем кабинете получите паек.
Боец поклонился, показал членам ревкома самую голую часть головы, подмигнул Мордухови- чу и вышел из кабинета. Внимание переключилось на Зайцева, читавшего донесение. Он сделал это дважды. Потом некоторое время сидел, придирчиво рассматривая исписанный торопливым почерком листок с бледной печатью на размашистой подписи. Настроение у председателя было скверное. Лазарь Лейбыч чувствовал себя неизлечимо уставшим. В голову приходили мысли о никчемности своего присутствия в революции. Хотелось все бросить, сослаться на болезнь и уехать в Одессу. Отец держал на окраине города мастерскую. Он был хороший сапожник и говорил отбившемуся от рук сыну, не вынимая изо рта гвозди:
— Люди всегда будут иметь нужду в хороших сапогах. Хороших революций не бывает. Когда общество выздоравливает, они проходят, как насморк. Нет революции, что делать революционерам?
Лазарь был так молод, что имел собственное мнение. Он дважды побывал на каторге и вместе с чахоткой приобрел большой опыт революционной борьбы.
С тех пор прошло не так уж много лет. Отец, должно быть, еще живой. Мудрый еврей никогда не ломил цену за свою работу, потому его уважали и во время погромов на лавку Лейбы Зайцева только мочились. Это можно было пережить…
«Уступи, папа, мне свои заботы», — подумал Лазарь и сказал:
— Они идут со Сретенки. Триста сабель. Пять пулеметов. Пушки бросили на перевале. Ревкому приказано организовать оборону города и уничтожить противника. Командиром объединенного отряда назначен… — Тут Зайцев оглядел всех внимательным, строгим взглядом, словно читал собственный приказ о назначении командира объединенного отряда. — Добрых Родион Николаевич!
— Что?! — сорвавшимся голосом выкрикнул Зубко. Протянув широкую ладонь с растопыренными пальцами, потребовал — Дай взгляну! Да-а-а! Я несогласный!
Он оглядел членов ревкома, ища поддержки, но все как-то рассеянно отводили глаза, откликнулся только Чумных. Илья буркнул негромко, однако с сердцем: