– Сколько Экзетеру тогда было лет, сэр?
– Шестнадцать.
– Он находился здесь, в Фэллоу? Как он это воспринял?
– Право же! А вы как думаете? Он был сражен, разумеется. Сообщение о трагедии пришло в выходной, и никто из Уайтхолла не дал себе труда известить его. Так что он узнал обо всем из газет утром в понедельник. Он не видел родителей четыре года и как раз надеялся повидаться с ними летом.
– Братья, сестры?
Джонс снова вздохнул:
– Никого. Он замечательно быстро справился с отчаянием. Сильный характер. Его оценки почти не понизились. А потом, когда худшее, казалось, было позади, опубликовали результаты расследования, и это снова разбередило раны.
– Будьте добры, сэр, повторите еще раз название местности. И точную дату – во всяком случае, настолько точную, насколько вы помните. – Лизердейл уже знал, что ему будет оказана вся возможная помощь. Он не получил никакого удовольствия – слишком легкой оказалась победа. – Каким образом, сэр?
– Я хотел сказать, разбередило раны Экзетеру. – Джонс осторожно снял пенсне и протер его носовым платком, потом, прищурив глаз, оценил результаты. – В самом кровопролитии нет вины его отца. Как я сказал, убийцы – обыкновенное сборище бандитов, зашедших на чужую территорию. Однако Экзетера резко критиковали за то, что он не держал для охраны своих учреждений гарнизона специально подготовленных туземцев. Юный Экзетер сказал бы вам – и я почти готов поддержать его точку зрения, – что его отца обвинили в том, что он слишком хорошо справлялся со своей работой. Если бы он оказался плохим администратором и правил с помощью угроз, ему бы требовалось защищать себя! Еще один парадокс, э? В общем, в свои молодые годы Экзетеру уже пришлось пережить такое, что не пожелаешь никому.
– А его опекун?
Джонс водрузил пенсне на нос и недоверчиво прищурился:
– Почему вы спрашиваете, сэр? Разве он не может сказать вам этого сам? Он что, пропал?
– Нет, сэр. – Лизердейл перелистал свой блокнот. – Сотрясение мозга, сложный перелом правой ноги и ряд менее серьезных ушибов. Когда я уезжал из больницы, он еще не пришел в сознание.
– Боже правый! – задохнулся Джонс. Некоторое время он молчал, собираясь с мыслями. – Опекуном является его дядя, преподобный Роланд Экзетер, глава миссионерского общества «Светоч».
Он назвал это имя так, словно преподобный доктор Экзетер был известен каждому, – и правда, Лизердейлу доводилось слышать о нем. Он умолчал о том, что уже имел со святым отцом телефонный разговор рано утром. Равно как и о том, что экономке преподобного Экзетера потребовалось довольно много времени, чтобы уговорить того хотя бы подойти к телефону. Да и подошел он в конце концов только для того, чтобы объяснить: его религиозные убеждения не позволяют ему путешествовать по воскресеньям – нет, ни в коем случае, даже чтобы навестить раненого племянника, обвиняемого к тому же в совершении убийства.
– Экзетер переписывался также с каким-то типом из министерства по делам колоний, – нахмурившись, сказал Джонс. – Уверен, у меня где-то записаны его имя и адрес. Мистер Олдкастл, если не ошибаюсь. Видите ли, в таких случаях правительство его величества принимает посильное участие.
– А другие родственники?
– Насколько мне известно, только кузина.
Лизердейл навострил уши, но виду не подал.
– Друзья семьи?
– Не слышал, чтобы он упоминал кого-либо.
– Мистер Джонс, вам ни о чем не говорит имя или прозвище «Джамбо»?
– Весьма распространенное прозвище, только и всего. У нас в четвертом классе учится Джамбо Литтл.
– Нет. Ладно. Расскажите мне о кузине.
– Мисс Алиса Прескотт. У меня, кажется, есть ее адрес.
– Насколько они близки?
Джонс изобразил понимающую улыбку:
– Два месяца назад Экзетер был у нее на дне рождения; ей исполнился двадцать один год. До достижения совершеннолетия она – как и он – находилась под опекой дяди – преподобного Экзетера. Я не видел юную леди несколько лет, но полагаю, что молодой человек пребывает в сильном смятении. Как к нему относится она, мне неизвестно. Он на три года моложе, и они в близком родстве.
– Я прослежу, чтобы ее оповестили о случившемся, сэр.
– Благодарю вас. Уверен, Экзетер будет весьма благодарен за это. Если она хоть отчасти такова, какой он ее считает, она откликнется.
Хороший школьный наставник – это не просто надзиратель. Акции Джинджера Джонса в глазах Лизердейла заметно повысились. Доверие и дружбу по меньшей мере одного из своих подопечных он завоевал, это точно.
– Расскажите мне о самом юноше, сэр.
– Крепкий… – Джонс задумался на мгновение. – Неплохой спортсмен, хотя и не выдающийся, если не считать крикета. Он один из лучших подающих, учившихся в последние годы в нашей школе. Немного склонен к одиночеству, особенно после трагедии, но, несмотря на это, его любили. Безупречно выполняет все, за что берется. Прирожденный лидер – младшие слушались его беспрекословно, а ведь он никогда не повышал голоса. Они на него только что не молились. Немного слабоват в математике – он просто не видел в ней особого смысла. Зато поразительные способности к языкам. Окончил школу с медалями по греческому и немецкому, да и по латыни был близок к этому. Чуть хуже французский, – помедлив, добавил он.
Ну да, именно такая информация будет наиболее убедительна в суде.
– Итак, он окончил школу. Не знаете ли вы, каковы его дальнейшие намерения?
Джонс не торопился с ответом.
– Насколько я знаю Экзетера, ему, как и всем остальным, не терпится надеть форму. Проучить гуннов как следует!
– А если бы мобилизацию не объявляли?
– Он собирался в Кембридж. Похоже, он давно уже сделал выбор в пользу двух или трех колледжей – на такие дела в семье деньги имеются.
– А дальше что? По отцовским стопам? Министерство по делам колоний?
Пауза.
– О нет. Современные языки.
Лизердейл сделал пометку в блокноте. Свидетель чего-то недоговаривает. Возможно, молодой Экзетер держит обиду на организацию, обвинившую его отца за то, что тот был слишком хорош для своей работы. Впрочем, вряд ли это имеет какое-либо отношение к убийству.
Мотив! Лизердейлу просто необходим был мотив. Что превратило образцового школьника в жестокого убийцу?
– А родственники с материнской стороны?
– Если и есть, самому Экзетеру о них ничего не известно. Его мать родом из Новой Зеландии.
– Но из европейцев?
Джонс снисходительно усмехнулся:
– Ищете ложку дегтя, инспектор? Не могу не признать, у него темные волосы, и загорает он почти дочерна, но его глаза! Голубые, как небо. Я бы сказал, этакие корнуолльские.
Почему-то это задело Лизердейла.
– Я не видел его глаз, – сказал он. – Они были закрыты. – Пожав плечами, он возобновил допрос. – А как у него с личной жизнью? Ничего такого на горизонте?
Казалось, преподаватель французского постарел с начала допроса на несколько лет. Покровительственный тон, отличавший его поначалу, давно уже исчез, но от этого вопроса на его щеках появился сердитый румянец.
– Я уже говорил вам, как высоко ценю Экзетера. Экзетер – молодой английский джентльмен.
– Будьте добры, мистер Джонс, отвечайте прямо.
Джонс фыркнул:
– У мальчиков в закрытой школе нет личной жизни. То, что может случиться во время каникул, – вне пределов моего зрения, но даже так я сомневаюсь, чтобы эти правила нарушались. В школах типа Фэллоу целомудрие блюдут тщательнее, чем в любом известном мне монастыре. Я, кажется, уже говорил вам, что мистер Экзетер неравнодушен к своей кузине.
Лизердейл нехотя записал ответ.
– Заранее прошу прощения за следующий вопрос, однако я обязан задать его. Как насчет «любви, что даже имени себя стыдится»?