Отец промолчал. Он такой. На его месте я бы сказал, что, когда у Федора хотели отнять лошадь за недоимку, дядька бегал занимать деньги у него, архивариуса. Возчик валялся у отца в ногах, порывался целовать руки.
– То-то я гляжу, ты раздобрел, дядя Федор, – сказал я, глядя на тощего возчика. – Мясо каждый день кушаешь да пряники медовые, водочкой запиваешь. И не едешь ты сейчас к городу, где упыри на каждом углу, а на своем дворе в баньке с молодухой паришься.
– Сынок твой и то побойчей тебя будет, – после долгого молчания сказал возница. – Только язык у него больно язвенный.
Эта перепалка немного развеяла меня. В дороге все воспринимается по-другому. Чувствуешь, что соскучился по дому. По его беленым стенам, которые пачкаются при малейшем прикосновении, тесноте комнат, скрипучим половицам со щелями, из которых тянет холодом.
По бабке с ее бесконечными причитаниями, воркотней. Обедам на скорую руку за крошечным столиком на тесной, чадной кухоньке, с закопченными окнами, под треск дров в печи.
Даже Сережка, с его девчоночьими привычками, издалека не выглядел таким отвратительным. Ссоры из-за того, кто должен сегодня идти за дровами, выносить помои сейчас казались милыми и смешными.
Солнце коснулось верхушек деревьев. Длинные тени от далекого леса протянулись через все поле. Мы понемногу вьезжали в сумерки. Тут я увидел, что дорогу наискось пересекла широкая канава метровой глубины, точно отделяя нашу землю от края мертвецов. Канава была кое-как засыпана кусками асфальта, щебнем и песком. Ее стенки изнутри были покрыты стекловидной пленкой, через которую местами пробивалась трава. На дне стояли цветущие лужи с мутной зеленоватой водой.
– Что это? – спросил я отца.
– То самое место, – сказал он, и лицо его изменилось. – Место, где Избранник скрыл наших предков от гнева земного и защищал от сил тьмы своими жаркими молниями.
Внезапно по обозу прошло какое-то движение. Вскоре раздался топот копыт, свист плети и приглушенный из-за расстояния крик: «Архивариуса к светлейшему князю, спешно!»
Посыльный, молодой дружинник в полном боевом снаряжении пробирался сквозь запруженную телегами дорогу. В поводу он вел оседланного коня для отца.
– Архивариуса к светлейшему князю! Спешно! – проорал куда-то в пространство вояка, лихо осаживая своего жеребца. – Быстрее!
Княжеский хронограф и архивариус должен быть при господине, записывая его славные деяния. Громогласный молодец швырнул поводья чуть ли не в лицо папе. Я с огорчением отметил, что отец опять ничего не сделал, чтобы поставить на место молодого нахала. А ведь при князе дружинники называли папу на «вы», Андреем Сергеевичем.
Отец неловко, с третьей попытки, при помощи дяди Федора под непрерывные понукания гонца и смех других возниц взгромоздился на лошадь.
– Держись Федора Ивановича, от телеги не отходи! – прокричал он на прощанье. – Я скоро вернусь…
Это «скоро» длилось очень долго. Предоставленный самому себе, я стал разглядывать клячу, которая тащила телегу позади: раздувающиеся ноздри, обреченно кивающую, в такт движению, голову, большие глаза, слезящиеся и печальные. Очень скоро это мне прискучило. Я улегся на дно телеги, улетев мыслями в высокое, пронзительно-синее, холодное сентябрьское небо над нами.
– Вот етитская сила, – выдохнул дядя Федор. – Тпру, Маруська, стой. Слышь, малец, – обратился он ко мне, – приехали.
Эти слова донеслись откуда-то издалека из другого, грязного и холодного мира, где несчастные лошади ползут по дорогам, волоча повозки с несмазанными колесами.
– Что случилось? – поинтересовался я, поднимаясь.
Стало почти темно. Должно быть, я действительно ненадолго отключился.
– А ничего… Приплыли, – с досадой ответил дядя Федор.
Впереди было целое скопище телег. Особо нетерпеливые извозчики, пытаясь пробиться вперед, еще больше увеличивали хаос. Лошади ржали, люди ругались. Вокруг только и было слышно: «Куды прешь! Глаза разуй!»
– Там мосток узкий впереди, – произнес возница, доставая кисет и коротенькую кривую трубку. – Таперича долго простоим.
– Речка, что ли?
– Речка… – ворчливо сказал возница. – Канаву, котору проезжали, видел?
– Да.
– Так та канава противу ентой, котора впереди, как блоха против лошади.
– Да ну?
– Вот те и ну… Мост даже пришлось строить. Когда мы тут в прошлый раз хаживали, в ей трое таких, как я, могли друг на друга встать, и все равно макушки не было бы видать у верхнего.
– Ну а засыпать?
– Засыплешь, как же, стенки твердые, ровные, что твой желоб. Засыплешь, а через малое время глядь – снова дыра. Вода сносит. А бока никак не размоет. Они навроде стекла будут.