Наверное, поэтому прежде других возликовали именно дети, когда после очередного шторма, случайный голубь вынес на плодородное побережье ветку с оливковыми плодами. К вечеру плоды склевали расторопные и беспри-страстные к делам человеческим птицы, а по утру из проросших за одну только ночь косточек пробилась зелень побегов.
Именно из них и именно де-ти, отожествлявшие себя с погибшими деревьями-великанами, рассадили между виноградниками и углекарьером тоненькие хрупкие саженцы.
Стояла вечная для Голубой лагуны весна. Не прошло и нескольких лет, как деревья поднялись и однажды сбросили наземь свой первый, хоть и не обильный ещё урожай. Снова тучное вороньё бросилось было склёвывать дармовую поживу, но маслянистые на вкус плоды уже присмотрели для себя женщины. Они пытались истолочь из косточек масло, но ночью подростки, чьими тотемами стали хрупкие оливковые деревца, посадили в землю ещё несколько рядов оливковых косточек, украденных у матерей.
Так началось великое наступление живых и трепетных оливковых рощ на умирающие реликтовые драконовые чащи. Так наступило время, когда сам обжиг “жарких камней” стал праздной забавой для хранителей старины…
5.
В последующем углепёков успели возвести в ранг чудаков и даже прочно за-быть. Ведь и своей древесины, и своего угля, и своих чудаков в новом мире хватало. Но случилось, что выросли те, кто ещё вчера выбрали для себя в жизненные тотемы давно погибшие драконовые деревья с изъяном: тем ли, иным ли, третьим...
Как жаль, что до времени, о самих изъянах старались не говорить. Вплоть до общей для всех –сердечной окаменелости, коренящейся в одолевшей племя сытости, устроенности, успокоенности. Лоза, оливки, ячмень, изумрудная ключевая вода прибрежных источников, вечно безоблачная голубизна неба и такая же мирная Голубая лагуна просто завораживали своей удивительной сказочностью и вместе с тем – своим реальным совершенством в мире тех, кто сам на себя принял память о человеческих несовершенствах.
И эта жестокая память заговорила тогда, когда потребовалось призвать на помощь миру любовь, чтобы в очередной раз сопутствовать его вечному обновлению. Тут-то и оказалось, что выросшие дети не способны никого рядом любить. Они ведь полагали, что подобно деревьям будут стоять отведенное им на земле время и цвести по праву вечной молодости и красоты. Особой красоты – красоты отверженных вздорных реликтов, память о которых теп-лилась в “жарких камнях”.
Всполошились старшие, обратились за советами к древним – у молодых про-пала тяга любить. Нет, по вечерам вчерашние подростки зарывались в при-брежные дюны, подобно оливковым косточкам, некогда ими высаженными в благодатную плодородную землю. Но затем происходило совершенно стран-ное. Незаметно возникали элементы какой-то “лесной” мистерии.
Полуприсыпанные песком, собравшиеся на берегу переплетались друг с другом – руками, подобно ветвям, и ногами, подобно цепким древесным корням. Но не один на один, а во множестве тел и поз, не дающих ни малейшей сво-боды для любовной игры. Постепенно из песка вырастал и прокатывался по берегу вздорный человеческий вал, который иногда доходил до самого побе-режья, где и разбивался о мрачные тени серых гранитных скал недалеких Штормовых островов.
Скипалось страстями море, накипали на лозе грузные грозди, в гроздях вы-зревал пьянящий кровь виноград, расцветали и плодоносили оливы, вызрева-ли колосья на ячменных полях, по несколько месяцев свивались, не желая умирать, подрубленные реликтовые деревья, осужденные на смерть за ту ли-бо иную мыслимую или немыслимую вину; над ними и человеческими лачу-гами вили гнёзда и высиживали своих птенцов птицы, и только гордые молодые юноши-деревья и обвивавшие их девушки-деревца не желали выбраться из леденящей их кровь лавы, где каждый был всем и ничем.
Зачем нужна была любовь там, где по замыслу предков должны были остаться одни только “жаркие камни”.
6.
Память юных о том, что их тотемы обратили в “жаркие камни” хоть и герои-ческие, но отжившие своё старики (согбенные жестокие жалкие старцы!) ос-танавливала прежде пылких, более не способных любить. Кармическая нить племени вот-вот должна была прерваться…
И тогда вспомнили о девственных весталках, давших обряд безбрачия во имя служения у “жарких камней” безликому пантеону предков и великому Проведению.
Весталки всегда жили особняком. Всегда перед капищем стояли их жалкие лачуги. Всегда на капище совершались курения. Непрерывно шёл отточен-ный столетиями ритуал. Не было дня, чтобы кто-нибудь из живущих о чём-нибудь не молил великое и мудрое небо и само