Несколько милиционеров бросились на него с кулаками. Завязалась отчаянная драка. Старый мужчина не сдавался, став спиной к коню, он яростно отмахивался от нападавших. В это время один из красноармейцев из-за коня, сверху прикладом нанес ему удар прямо в затылок. Мужчина упал на колени, махая руками и ногами бросились милиционеры к нему с новой силой, и неожиданно все отскочили, как от огня. Один из милиционеров-чеченцев с бледным лицом, сжимая живот, попятился назад и упал на спину. С обнаженным кинжалом замер в вызывающей позе рыжий старик; черная капля крови потекла по лезвию к острому кончику и нехотя упала на землю. С криком вновь бросились милиционеры на проезжего, и вновь отскочили от его взмахов кинжалом. И тогда медленно подошел мощный бородач, незаметным, уверенным движением взмахнул рукой. Цанка думал, что он бьет его плетью. Однако в следующее мгновение он увидел, как, словно скошенный серпом кукурузный стебель, от еще стоящего тела плавно отделилась голова, рука с кинжалом и часть тела, от ягодицы до таза, и тупо упала к своим ногам. Потом свалилась прямо на голову и нижняя часть. Все это еще дергалось, прыгало, обливало все кругом багровой кровью.
Жена убитого бросилась к останкам мужа, потом с искривленным в гневе лицом вскочила и вцепилась в бороду убийцы, тот, недолго думая, нанес ей в голову удар кулаком. Раздался выстрел, другой, третий.
От оружейного залпа конь Цанка испугался, рванулся вперед, сбивая с пути оцепеневшего милиционера. Сидевший на телеге Цанка чуть не слетел, схватился в страхе за поручни, затем бросился вперед, пытаясь схватить привязанные к оглоблям вожжи, и в это время вспомнил о Кесирт. На бешеном ходу он обернулся и увидел, что та, закрыв лицо руками, упала на колени. Цанка спрыгнул с телеги, подбежал к девушке, что-то говоря ей, потащил от поста в сторону скрывающейся из виду телеги. Кесирт не могла идти, у нее от пережитого ужаса подкашивались ноги, ее тошнило. Тогда Цанка взял ее на руки и стал бежать, оставляя за спиной отчаянный вопль женщины и плач сумасшедшего ребенка.
Через метров пятьдесят у него от бессилия подкосились ноги: они упали. Цанка вновь быстро вскочил, боясь смотреть назад, за руку поднял Кесирт и, обнимая ее за талию, потащил подальше от этого страшного города.
Через метров пятьсот увидели своего коня; тот вместе с телегой ушел вглубь пшеничного поля, пасся. Оставив Кесирт у дороги, Цанка, поднимая ногами молодые пшеничные побеги, оставляя за собой кривой утоптанный след, пошел за подводой. Старый конь, узнав хозяина, оторвался от земли, недовольно мотнул головой, виновато коротко заржал и вновь бросился поедать молодую сочную пшеницу.
Цанка взобрался на телегу, отвязал вожжи, ими же стеганул коня по впавшим ребрам, развернулся к дороге. В это время прямо по полю к Цанке на бешеной скорости, галопом скакал всадник, издали ругаясь, махал плетью.
— Ты что делаешь — сукин сын? Всю пшеницу потравил. Да я тебя посажу, расстреляю. Паршивец негодный, — кричал всадник, приближаясь к Цанку.
Несмотря на довольно звонкий голос, это оказался старик — маленький, юркий, шумливый.
— Ты что, не знаешь, что это колхозные поля? Сейчас посадят тебя и сгниешь в тюрьме, — продолжал кричать старик-сторож.
— Да хватит орать, — спокойно сказал Цанка. — Просто там на посту убили человека, стреляли — конь испугался, вырвался из-под контроля — сюда прибежал.
— Ну и что, что убили? Если после каждого убитого наше поле травить, то мы с голоду помрем.
Они поравнялись и ехали уже вместе. После последних слов Цанка ничего не хотел больше говорить.
— Сейчас конвой красных тебя увидит, и хана тебе, — вновь взялся за свое старик, неожиданно замолк, и после продолжил: — А кого убили?
— Не знаю. Мужчина в годах, с женой, ребенком… Хотели отнять коня, ружье, муку, да все хотели отнять. Он противился… Короче, на две части разрубили они его.