Поехали дальше, на подъемах Цанка спрыгивал с телеги, шел рядом, искоса поглядывая на Кесирт. Всю дорогу в основном молчали. На все усилие Цанка что-то сказать Кесирт отвечал молчанием, думая о чем-то своем, печальном.
Горный лес благоухал молодостью зелени. Цвели дикие груши, яблони, вишни, наполняя воздух пьянящим ароматом. Крупными желто-белыми побегами украсились редкие, небольшие деревья айвы. Вдоль дороги яркими красками манила взгляд сочная трава.
— А знаешь, Кесирт, — неожиданно с азартом заговорил Цанка, — скоро я стану богатым, точнее не я, а мы с тобой. Да и не только мы, но все наши родственники… Вот увидишь.
Кесирт по-прежнему молчала.
— Не веришь, — не унимался юноша. — Я знаю, где хранится золотой баран. Огромный, в натуральную величину, из чистого золота. Я долго думал, ходил там и точно знаю, где клад.
Цанка еще говорил, а Кесирт залилась смехом, смеялась заразительно, как обычно от души, обнажая все открытое красивое лицо.
— Что ты смеешься, не веришь? — возмутился Цанка.
— Это ты о баране Чаха? — сквозь смех говорила Кесирт, слезы выступили на ее глазах.
— Да. Ты слышала об этом?
— Слышала эту сказку, а насчет призрачного богатства всех родственников расскажу быль. Случилось это в Шалях, во времена царя. Тогда все помешались на нефти. За наделы земли, где обнаружилась эта черная жидкость, иностранцы, да и наши чеченцы давали бешеные деньги. Так вот, одна многодетная семья Бушуевых наполнила свой туалет и решила вырыть новый (я их знала, они жили недалеко от нас). Человек семь-восемь взрослых парней было у них в семье, и они без труда за день вырыли яму. А славились они в округе своей богатырской силой, тупоголовостью и жадностью. Вот и решил сосед подшутить над ними. Вылил он ночью в яму немного нефти. На утро увидели это Бушуевы, стали копать еще дальше. Снова ночью сосед налил в глубокую яму нефть. Тогда на следующий день Бушуевы перестали рыть, а стали сооружать над ямой основательное строение — для сокрытия богатства от чужих глаз. Построили дом лучше своего. И тогда вышел их старший сын вечером на майдан и неожиданно расщедрился: «Скоро не только мы, наши родственники и друзья станут богатыми, но даже друзья наших друзей будут купаться в роскоши».
Цанка от рассказа недовольно сжал губы.
— Ну, а чем все это кончилось? — спросил чуть погодя он. — А тем, что сосед полез в очередной раз с нефтью, не знал, что выставили у золотой, туалетной ямы охрану на ночь. Попался, смеялся, но в яму вместе с нефтью полетел. А то строение и яма до сих пор у Бушуевых стоят, верят они в свою сказку. Так и ты в бредни веришь. Счастье не находится, а создается… Юн ты еще и глуп.
— Сама ты дура, — насупился Цанка.
— А по правде, мать рассказывала, что покойная Бикажу знала, где золотой баран, говорила, что из-за этого у нее жизнь такая. Говорят, что перед смертью хотела поведать эту тайну, потом отказалась… Только горе может принести это проклятое золото… По крайней мере, так говорят. Сколько людей из-за этого барана погибло, с ума сошло. Ты ведь знаешь? — уже серьезно закончила Кесирт, соскакивая с телеги.
— Ты чего? — удивился Цанка.
— Пойду отсюда напрямик. Быстрее, да и не хочу показываться в селе в таком виде.
— Да я тебя провожу.
— Не надо. И так спасибо… Прощай Цанка.
Когда Кесирт удалилась, побежал следом, остановил, глядя в глаза, стал просить прощения.
— Все забыла. Забудь и ты, — с натянутой улыбкой сказала девушка и пошла дальше.
— Кесирт, Кесирт, — негромко крикнул Цанка, — я завтра ночью приду… На то же место. Выходи. Поговорить надо.
Девушка ничего не говоря, не оборачиваясь, скрылась в густом лесу. Соревнуясь в красоте, пели в лесу соловьи. По ветвям проскакала белка. На окраине села мычала корова. Изголодавшийся, усталый, потный конь потащил телегу с дороги, на обочину, с удилами во рту жадно рвал молодую траву.
Дома Цанка долго мучили, выпытывали — кто поставил синяки. Мать и сестренка плакали. Он врал, запутался, потом замолчал. Брат сообщил радостную весть — родился жеребенок. Обрадованный Цанка плюнул на всех — бросился в сарай. Долго играл с черным, длинноногим существом, целовал его беленькую полоску у правого глаза. Привязанная рядом кобыла ревновала, недовольно ржала, топала копытами.
Вечером, жадно поев, Цанка вырубился во сне. На рассвете с родственниками ушел в поле на посев кукурузы. А ночью, незаметно для домашних, ушел из дому, до утра просидел у родника, ожидая Кесирт. Она не вышла.