То же самое произошло и в следующую ночь.
Тогда на следующий день Цанка в полдень, когда все отдыхали, побежал к мельнице.
Кесирт занималась уборкой, побелкой. Из дома во двор вынесли всю утварь. Цанка удивился, что столько вещей могло быть в маленькой хате.
— О, хорошо, что ты пришел, — сказала радостно Кесирт, — как раз поможешь мне вынести нары.
Еще долго возился Цанка, помогая девушке, любовался ею, не мог скрыть восторженного взгляда.
А Кесирт, одетая в легкое беленькое ситцевое платье, вся красная от работы, вспотевшая, делала вид, что не замечает его пристального внимания.
Наконец, Цанка уловил момент, когда Хаза отошла в сторону, подошел плотно к любимой, шепотом сказал:
— Я уже две ночи караулю тебя у родника.
— А что, тебе делать нечего? — безразлично надсмехаясь спросила Кесирт.
— У меня дело к тебе. Важное… Мне с тобой поговорить надо.
Неожиданно лицо Кесирт приняло серьезное выражение, глаза сузились, рот сжался, оставив маленькие морщинки поперек губ.
— Знаешь что, молодой человек, когда мужчина любит и хочет поговорить, то он приходит днем, а когда хочет побаловаться, то ночью. Понял? А теперь пошел вон.
— Ты что, ненормальная? Я не о том.
— Знаю о чем. Иди к черту. И больше не показывайся.
— У меня дело к тебе… Я хочу поговорить.
— А я нет. Хватит, наговорились. У меня вся спина синяя от камней. Уходи. Я видеть тебя не хочу. Ты мне противен… Ты хотел попользоваться мной. Ты такая же гадина, как все.
Цанка хотел возразить, встать на колени, плакать, но появилась Хаза, и он, опустив голову, весь бледный, не прощаясь, ушел. Потом до ночи сидел в лесу, горевал. Тяжело ему было.
*** В период с 25 августа по 11 сентября 1925 года впервые была применена крупномасштабная операция по «устранению» Чечни. Несколько сводных дивизий под командованием Апанасенко И. Р. cмерчем прошлись по маленькой республике. Впервые были осуществлены воздушные бомбардировки 16 населенных пунктов и более 100 подвергнуты артиллерийскому обстрелу, сожжено 119 домов «бандитского элемента», конфисковано 426 домов «кулаков и духовенства». Изъято у населения 25 тысяч винтовок и 4 тысячи револьверов.
В конце мая в один теплый весенний вечер жена Баки-Хаджи Хадижат, полная решимости и упорства, двинулась в соседний двор к своему деверю.
Погода в последние дни стояла прекрасная, по-летнему ясная, тихая. Заходящее, усталое за день солнце, раскалило докрасна небосклон, алым светом разгоревшегося костра озарило горы, леса, долины. В бледно-голубом небе, покрытом редкими стайками перистых облачков, летали беззаботно многочисленные ласточки, из-под крыш домов доносилось озабоченное чириканье воробьев. Стадо коров и буйволов, с оттопыренными, разъевшимися боками лениво тащилось по улице вечернего Дуц-Хоте.
Качаясь, как утка, на обоих толстых ногах, Хадижат торопливо вошла во двор родственников. Старая, облезлая собака, лежащая на траве поперек дороги женщины, не поднимая с земли головы, лениво раскрыла глаза, увидев двигающуюся массу, нехотя встала, отошла в сторону, вновь легла у стены дома.
Хадижат вошла во двор, не глядя по сторонам, грузно опустилась на край веранды. Тяжело дыша, ладонью вытерла обильный пот с массивного второго подбородка, осушила руку о край рубашки.
Жена Косума Соби засуетилась вокруг жены старшего деверя. — Заходи в дом, что ты тут села? — угодливо говорила она.
— Нет, здесь свежее, — ответила командным голосом Хадижат.
Как старшая из невесток Арачаевых и в силу своего характера, она была главной в женском лагере и всегда пользовалась своим превосходством.
— А где твой муж? — сухо спросила она, чуть отдышавшись. — Вон под навесом, только приехал с покоса.
— Косум, — уже совсем другим, просящим голосом позвала Хадижат деверя, — иди сюда, дело есть.
— Сейчас иду, — крикнул он в ответ, заканчивая возиться вокруг своего коня, — когда Алдум был живой, у меня этих забот не было, а теперь все легло на мои плечи… Как мне все это надоело.
— Да-а, — печально помахала головой Хадижат, — кто мог подумать, что так все произойдет.
Косум вышел из-под низкого, покрытого почерневшим от дождя и солнца камышом, навеса, на ватных ногах, тяжело подошел к невестке, сел рядом, полез в карман за кисетом.
— Что случилось, чем так озабочена? — спросил он, развязывая кисет, не глядя на женщину.
Хадижат глубоко вздохнула, подождала, когда скрылась в дверях дома Соби.
— Слушай, когда этот старый дурень домой вернется, или он решил там навсегда остаться?