- Я не уверен ,- сказал я честно. - И теперь ты отменишь свое решение?
Ленка надолго замолчала. Мы вышли, сели в ее бежевый опель, и, когда уже выехали на трассу, она сказала:
- Нет, родной. Не надейся. Не отменю. Единственное, что это может случиться не ранее, чем через две недели.
- Ленка, - решил я выяснить, - а почему ты меня понимаешь?
- Понимаю? - она удивленно вскинула брови. - Нет. Я ничего не понимаю. Ну, в том смысле, что я не могу все это объяснить. Я эту ситуацию не понимаю, я ее чувствую. Со-чувствие. Это слово, вопреки распространенному мнению, к жалости не имеет никакого отношения. Это именно со-чувствие. Понимать для этого ничего не надо и даже вредно. Почему я знаю, что твой Лев Михайлович - умный и красивый человек? Ну, я текст читала, из него многое ясно. Но, в целом, я это чувствую. Только не дай мне бог чувствовать это с такой же силой, с какой это чувствуешь ты. И тут есть еще один момент, ни с тобой, ни с Левой впрямую не связанный. Я все это воспринимаю на уровне ценности. Жизнь на то и жизнь, чтобы в ней что-то подобное вытворяли. Что-то очень сильное и классное. Иначе все это выглядит достаточно бессмысленно. Ну, что? Ну да, живем, пашем, превращаемся в каких-то суперпрофи, инвестируем деньги в свое старение, в свой маразм и в свою неврастению. В какой-то момент понимаем, что становимся сильно несимпатичны даже себе. Орем, терроризируем близких. И даже вспомнить нечего. А нужно только одно. Знаешь что? - и она посмотрела на меня поверх темных очков. В ее глазах плясали громадные черти.
-Что? - очень заинтересованно спросил я.
-Нужно иметь возможность закрывать глаза и видеть солнце.
* * *
В следующие две недели случилось событие, которое, как в лузу, попало в общий контекст происходящего - природный магнетизм слов, снов, решений и воспоминаний уже образовал воронку. Вечером, в половине десятого, мне позвонила Лина Эриковна. Голос у нее был то ли простуженный, то ли грустный, а может, я уже отвык - почти год прошел с тех пор, как мы разговаривали в последний раз.
-Я звоню по поводу Левы, - как-то напряженно сказала она после первых приветствий.
Я подумал невесть что.
Наверное, голос, которым я спросил "что случилось?" не вполне принадлежал мне.
-Алло! - растерянно произнесла Лина. - Это ты?
Тут в трубке что-то щелкнуло и она пропала, а через полминуты позвонила снова.
-Я у вас в командировке, - сказала она более бодро. - Давай встретимся. Она назначила мне встречу возле театра русской драмы, а я так и не спросил у нее, что с Левой. Но почувствовал как-то, что напрасно я подумал о самом плохом. Я вышел на улицу, шел пешком, подставив лицо сильному ветру понимал, что я уже не живу так как раньше, а просто жду того дня, когда приеду в Питер, и мы отправимся с Ленкой в Пулково. А что будет дальше - я не понимаю до сих пор.
Лина Эриковна рассматривала афиши. Она выглядела не просто хорошо. В таких случаях интеллигентный Ровенский говорит "охренеть". Она была в белых стрейчевых брюках и зеленом свитере, ее рыжие волосы были собраны в высокий хвост. Летние шнурованые ботинки из замши цвета сливочного мороженого. Охренеть. В прошлом году, в Саду она показалась мне значительно консервативнее. По крайней мере в том, что касалось одежды. Она обернулась, и улыбнулась - услышала, как я подошел. Нет, хороша Лина Эриковна в свои пятьдесят с копейками. А косметикой, понятное дело, она не будет пользоваться никогда. Эти хипповые герлы семидесятых не стареют и не пользуются косметикой. Хорошее поколение. Это поколение, включая Леву, слушало "Роллинг Стоунз" и читало Керуака с Берроузом. Они даже докторские к тридцати годам защищали шутя, без звериной серьезности. Последнее поколение с чувством юмора. А у меня на работе двадцатитрехлетний Витька Медведев, который самостоятельно провел полторы консалтинговых сессии с какими-то толстопузыми дядьками, говорит: "Мы - агенты развития радикального толка", - и у него в глазах горит холодный огонь. Ни тени иронии. То есть, мы вас всех, падлы, разовьем, как бы вы не сопротивлялись. Причиним вам счастье.
- А ты изменился, - сказала она. - Стал каким-то... тебе идет каре. И очки. Просто здорово.
- Взаимно, - от души сказал я. - В вашем случае "здорово" - это мягко сказано, Лина Эриковна. Похоже, у вас наступила светлая полоса.
- Да какая там полоса! - она тряхнула головой и рыжий "хвост" мягко переместился с левого ее плеча на правое. - Просто я вдруг почувствовала, что начинаю стареть... - она надолго замолчала и, щурясь, рассматривала верхушки каштанов. - И я решила пресечь это безобразие. Ну, а ты как?
- Лина Эриковна, - осторожно начал я. - Так что там по поводу Льва Михайловича?
Лина очень внимательно посмотрела мне в лицо.
- А чего ты так нервничаешь? - прямо спросила она.
- Правда?
-Да на тебе лица нет, извини. С ним все по-прежнему. Кстати, в свете моей новой концепции называй меня просто Лина - получается не так громоздко.
- Ладно, - согласился я. -Так что...
- Есть некая ситуация, - сказала она, улыбаясь. - Решила тебе рассказать, сама не знаю зачем. Нобелевский комитет, как выяснилось, второй год рассматривает его кандидатуру в связи с тем, что, Лева за серию разработок, произведенных им в 19... году, - и она назвала последний год Гошкиной жизни, - однозначно достоин нобелевки. То, что является поводом к такому решению, называется "технология компенсаторного контекстного интродуцирования растений".