Удержавшись от дальнейших возражений, Ева проскользнула в ванную и закрыла за собой дверь на щеколду.
Адам уселся на пол – прямо на ковер. Почему-то ему не хотелось касаться свежих простыней до того, как он сходит в душ и смоет с себя кухонный дым и запах разогретого масла. Он прислонился спиной к одному из кресел и стал слушать звуки воды, доносившиеся из-за двери. Это волновало почти так же, как и шлейф духов – глухой звук пробирался под кожу и пробуждал такие нервные окончания, о существовании которых Адам и не догадывался. Он решил, что мог бы слушать этот звук бесконечно, но Ева придерживалась иных планов – она быстро завершила все свои водные процедуры и вышла из ванной. На ней была мужская пижама – ответ на вопрос. Она носила только мужские пижамы и собиралась дать ему одну из своих.
– Ваша очередь, – напомнила ему она, заметив его неподвижность.
– Спасибо, – поблагодарил ее он, поднимаясь с пола.
Всего одна зубная щетка в идеально чистом стеклянном стакане. Зеркало без пятен и следов высохших капель. Бледно-голубой кафель в мелкой росе брызг, оставшихся после душа. И сладко пахнущий пар. Натренированным обонянием Адам быстро определил источник аромата – мокрое мыло в особой мыльнице пахло иначе, чем то, что лежало в основной. Он открыл воду, чтобы смыть оставшиеся в ванне капли и не думать о том, что соприкасается с водой, стекавшей по ее телу. Если думать об этом, можно совсем увлечься и натворить дел, за которые потом будет стыдно.
Утром он проснулся в замершей тишине, за которой скрывалось присутствие другого человека. С ним такого не случалось уже много лет, с тех самых пор, как он страдал от недостатка личного пространства и преизбытка чужих тел. Тогда другие люди теснили его со всех сторон, не оставляя ни на минуту. Это было страшное время, когда каждый из них был бы рад остаться наедине с собой, но никто не мог себе этого позволить. И в то же время все они были страшно одиноки.
Прошло уже двадцать пять лет – ровно половина его жизни. Каждое утро этих двадцати пяти лет он просыпался один, не замечая, как это защищенное личное пространство, которое он так оберегал от других людей, стало давить на него. Он устал от своей отстраненности и от того, что рядом никогда нет другого человека, но в то же время не мог подпустить к себе кого-то достаточно близко, чтобы разделить с ним утреннюю тишину.
Ева ворвалась в его утро нечаянно. В конце концов, он ведь и сам напрашивался на эту встречу. Только вот, отправляясь вчера в ее двор, Адам и думать не смел, что на следующий день проснется в ее гостиной.
Шорох у изголовья сообщил ему, что хозяйка квартиры уже проснулась.
– Почему так рано? – стоя над ним в уже знакомой пижаме и глядя сверху вниз своими карими глазами, поинтересовалась она. – Мог бы еще поспать. Тебе удалось хотя бы отдохнуть?
Он поднялся и повернулся к ней – ее изображение описало невидимую дугу и перевернулось в нормальное состояние. Распущенные волосы, расстегнутая пуговица под воротником, отсутствие макияжа и слабый запах туалетного мыла – того самого, что лежало в отдельной мыльнице.
– Да, я прекрасно провел ночь. Спасибо тебе.
Она улыбнулась – на ее щеках показались ямочки.
– Почему-то мне кажется, что такие слова принято говорить при других обстоятельствах. Но тебе виднее. В любом случае, обычно я не такая похабная, так что ты не думай, будто я всегда занята только пошлостями. Просто вырвалось.
– Я и не думал, – он улыбнулся в ответ и провел рукой по волосам. – Я не хотел доставлять тебе неудобства, прости меня, пожалуйста.
– Какие неудобства? Мне удобно, – сказала она.
Ева подошла к креслу, взяла подушку и уселась, прижав ее к себе и подтянув наверх ноги.
– Еще очень рано – семь часов. Подождешь с завтраком? Во сколько ты завтракаешь?
Ее голос звучал немного хрипло, и щеки были раскрасневшимися со сна – она и сама проснулась совсем недавно.
– Я завтракаю уже на работе. Прихожу, готовлю что-нибудь и читаю газеты.
Она опустила голову и пробубнила:
– Я ждала тебя всю ночь. Думала, ты непременно придешь ко мне, раз уж мы добрались до этой точки. В три часа я поднялась с постели и пришла сюда, чтобы только услышать твое сопение. Ты спал, как младенец.
Адам спрятал улыбку за сжатыми губами.
– Не для этого я тебя искал.
– А для чего? Давай, скажи правду. Я не обижусь, я ведь взрослая женщина, была замужем, у меня было двое детей. Теперь ничего не осталось, но это не значит, что я все забыла. Мне многое знакомо, и потому меня, как и любую женщину, перескочившую за сороковой десяток, сложно удивить. Говори.