Я встал, умылся, быстро оделся и пошел в столовую. Дурные предчувствия извивались внутри меня, словно змеи. Меня слегка трясло.
Стол был уже накрыт. В телевизоре мелькали страшные до неправдоподобия кадры.
Накануне, четвертого июня тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, войска Ли Пэна разгромили студенческую демонстрацию на площади Тяньаньмэнь. Примерно в те же часы, когда я жульничал в карты и флиртовал с сорокалетней хищницей.
Я помню тот длинный выпуск новостей, почти целиком посвященный событиям в Пекине. Затем экран погас, и я увидел, как отец терзает вилкой последний кусок ростбифа.
Он передвигал его из стороны в сторону, так и не решаясь съесть. Выпивал глоток красного вина и снова принимался возить кусок мяса между остатками пюре. Знаменитого пюре моей матери, совершенно не к месту подумал я.
Я ждал. И мать ждала. Я не смел взглянуть на нее, но чувствовал ее ожидание как нечто осязаемое. Наконец отец заговорил:
— У тебя проблемы с учебой?
— С чего ты взял? — Я попытался выразить недоумение, и вопросительная интонация вышла у меня фальшивой.
— Ты с прошлого года не сдаешь экзаменов.
Отец говорил тихо, четко выговаривая слова. Я посмотрел на него. Морщины… Свидетельство не только возраста, но и глубокого страдания.
— Ты не мог бы объяснить нам, что происходит? — продолжил он.
Эти вопросы не просто ему дались. Я никогда не создавал никаких проблем, особенно в учебе. За проблемы у нас в семье отвечала моя сестра, и этого им хватало с лихвой. В чем же дело?
Я понял, что они, должно быть, долго и подробно обсуждали это между собой. Что со мной происходит. Наверное, они терзались сомнениями, стоит ли со мной заговаривать или от этого все станет только хуже.
Я повел себя как обычный человек, застигнутый на месте преступления. Наотрез отказался признать свою вину и перешел в нападение.
Я действовал подло. Они были слабы и беззащитны передо мной, как могут быть слабы и беззащитны только родители.
Чего они ко мне привязались? В неполные двадцать три года я уже практически окончил университет. Блин! Что, у меня не может быть небольшого кризиса? Не может, да? Я кричал очень обидные вещи и в конце концов выскочил из-за стола. Они сидели молча.
— Я ухожу, — бросил я на прощание.
Я злился на них за то, что они правы. Я злился на самого себя.
Я был зол и одинок.
На следующее утро в девять тридцать я позвонил Марии.
Глава 12
Она не удивилась моему звонку. Ничуть. И повела себя так, будто ждала его именно в то утро. Сказала, что сегодня занята, но мы могли бы увидеться завтра.
Я могу прийти на следующее утро, сказала она. К ней домой. Естественно, перед выходом лучше позвонить. На всякий случай. Ладно. Значит, до завтра? До завтра. Пока.
Пока.
Закончив разговор, я еще долго держал руку на трубке, пораженный откровенностью нашего разговора: никаких тебе намеков, никаких неясностей. Куда все это меня приведет, интересно.
Для начала — к ней домой, завтра утром.
Перед выходом позвонить. На всякий случай.
Она даже не пригласила меня выпить или поболтать о том о сем, чтобы соблюсти хотя бы минимум приличий. Ничего подобного. Приходи завтра утром. И все.
Я испытывал опустошенность и в то же время грубое возбуждение.
От этого странного химического соединения в голове у меня слегка поплыло. Я о чем-то думал, но на самом деле не думал ни о чем. Перед моим мысленным взором медленно и беспорядочно скользили туманные образы. Мать. Отец. Их лица — более старые, чем на самом деле. Я с трудом прогнал их «из кадра», и им на смену явилась моя сестра. Ее черты расплывались, и я не мог толком ее разглядеть.
То есть я не мог вспомнить, как выглядит моя сестра. Мне стало грустно, и я прогнал ее видение. Это получилось достаточно легко, но на ее месте тут же возник Франческо. Он тоже был виден нечетко. Затем последовали воспоминания детства, все более отдаленного. Средняя школа, первый день каникул после четвертого класса (почему именно он?), плач ребенка на детском празднике. Почему плакал тот ребенок? Мне было его жаль, но помочь ему я не мог. Как не смог вмешаться, когда двое других детей постарше принялись злобно дразнить его. В сильнейшем унижении я отвернулся в другую сторону.
Затем появились другие образы, связанные с еще более давними воспоминаниями. Настолько далекими, что я уже почти не различал их. Они медленно сменяли друг друга.