До отправки в полк отец предупредил: что бы ни случилось, ни в коем случае не уезжать из Парижа. Это был разумный совет, учитывая то, как пострадали французы, которые бросились в бегство по дорогам страны. Перед тем как отправиться на фронт, отец был расквартирован в Сетфоне, на юго — западе Франции, вместе с шестью тысячами других добровольцев, русских, армян и евреев. Он вез с собой свой тар[14] и, поскольку был приписан к кухне, готовил для рядового состава русские и армянские блюда вместо обычной армейской бурды. По вечерам, после ужина, давал небольшие концерты на многих языках к большой радости окружающих.
Потом вымуштрованная и грозная германская армия захватила север Франции, словно стая хищных птиц набросилась на Париж и очень быстро заняла большую часть страны.
Шагая на прямых ногах, затянутые в кожу, в касках, сапогах, зеленой униформе, величественные и холодные, точно роботы, эти боги — герои пришли, чтобы установить новые порядки. Они пришли из холодных краев Восточной Европы, надменные, с новейшей военной техникой, чтобы захватить нашу землю, чтобы покорить, онемечить, дисциплинировать нас. Нас — свободный романский народ, который в вопросах войны скорее дилетант, чем воитель. Они пришли нас завоевать, приобщить к цивилизации, высветлить наши волосы и глаза, чтобы мы лучше вписывались в идею чистоты расы, которую они отстаивали. Мы видели, как шествовали по улице Лафайет их отборные войска. Люди застывали вдоль тротуаров, мужчины и женщины плакали, глядя, как колонны чужеземных войск топчут, оскверняют землю нашей столицы. Возвращались домой, низко опустив головы, проклиная лживую политику правительства. Мы же волновались еще и потому, что не было вестей от отца, но надеялись, что он жив, здоров и в скором времени вернется домой.
Мелкая торговля
И это еще не все, потому что в отсутствие отца надо было выживать. Каждому известно, что для выживания в первую очередь необходимо что‑то есть. Но что делать, если ты не коммерсант, да и вообще безработный? Для начала я изъял из нашего резерва плитки шоколада весом по 125 грамм, одна только обертка которых весила не меньше 35 грамм. Когда весь запас был исчерпан, закупил партию чулок из искусственного шелка, у которых, стоило натянуть их на руку, неизбежно спускались петли. Взгромоздившись на велосипед с набитыми мешками, я отправлялся к въездам в Париж, где грузовики оккупационной армии останавливались, прежде чем проехать в столицу. Немцы, долгое время лишенные подобных товаров, мгновенно раскупали их. Я же получал оккупационные марки и ускользал быстрее петель на чулках: если бы кому‑то из наших дорогих серозеленых пришло в голову распаковать покупки, меня бы живо упекли в концлагерь!
Когда стало невозможно найти товары, способные заинтересовать оккупантов, пришлось искать другие предметы первой необходимости из тех, что трудно раздобыть. К счастью, существовал «натуральный обмен». Можно было обменять велосипедную шину на четверть фунта масла, литр подсолнечного масла — на два метра ткани. Но еще была возможность торговать обувью, этим занимались очень многие. Мой друг и импресарио Жан — Луи Марке, когда ему удавалось приобрести одну или две пары по сходной цене, вызывал меня, говоря, что ему встретился месье Гошик, и что сей господин настаивает на встрече. «Гошик» по — армянски означает «обувь», так что в качестве шифра мы использовали слова своего родного языка. Конечно, это был так называемый «черный рынок», но, поскольку и времена тогда были «черные», нам можно простить это за давностью лет. Участие в тех мелких торговых операциях не превратило нас в негодяев — спекулянтов, наживающихся на войне, мы были всего лишь изворотливыми мальчишками, пытавшимися выжить.
Однажды вечером раздался стук в дверь. Перед нами, улыбаясь, стоял бородатый и всклокоченный отец. Ему удалось незаметно уйти от победителей, собиравшихся захватить в плен солдат его полка, чтобы отправить их в концентрационные лагеря или на фермы и заводы Германии. Мы в очередной раз переехали, теперь на улицу Наварен, 22, все в том же IX округе Парижа.
Потом был германо — советский пакт, внесший раскол в ряды коммунистов. «Наши» не допускали даже мысли о возможности переговоров с врагом. Мало — помалу начали формироваться группы Сопротивления. Мисак Манушян, ставший одним из его руководителей, а также мои родители оказывали посильную помощь, пряча у себя евреев, скрывавшихся от преследования участников Сопротивления, русских и армян, которые были насильно завербованы в вермахт и с помощью коммунистов дезертировали. Они заходили в дом на улице Наварен в военной форме, а выходили оттуда неприметными штатскими, в одежде, которой мы их снабжали. Моей задачей было избавляться от униформы. С наступлением темноты я отправлялся подальше от нашего района и выбрасывал ее в канализацию. И лишь однажды спрятал в подвале форменные кожаные сапоги. Юношеское легкомыслие: случись в доме обыск, этого было бы достаточно для нашей депортации.