С самого начала «Друзья песни» не очень хотели общаться со мной и Пьером. Наш активный интерес ко всему, что носит юбки, ранил их бой — скаутское самолюбие. Мы, со своей стороны, считали, что все они девственники, кроме, конечно, Жана — Луи, который делил постель с примадонной. На самом деле у них просто не было времени заниматься девочками. Едва приехав в новый город и забросив багаж в гостиницу, они спешили в театр, чтобы отрепетировать новые скетчи и песни. Учитывая финансовые трудности, мы могли селиться только в комнатах на двоих или четверых. Я сразу оказался в одной комнате с Фредом Мелла, и мы подружились. С тех пор мы лучшие друзья на свете. Фред нравился девушкам, но был необыкновенно застенчив. Однажды вечером мы с Пьером решили помочь ему лишиться невинности, пригласив в номер очаровательную особу, которой он безумно нравился. Чтобы оставить их наедине, мы дошли до того, что отправились на городской рынок. Вернувшись, увидели, что у Фреда горят глаза и появились уверенные манеры молодого человека, который с успехом прошел испытание и стал мужчиной. Конечно, наше поведение шокировало «Друзей», но очень забавляло Эдит. Мы никогда не лезли за словом в карман, любили выпить и всегда находили себе хорошеньких подружек.
В следующем контракте значилась Бельгия — Брюссель, затем Льеж, откуда Эдит и ее девять мальчиков должны были отправиться на поезде в Стокгольм, чтобы петь в «Бернс — отеле». Жан — Луи совершенно не доверял нам, и был прав. Он хотел, чтобы Эдит не пила, что и без нас было довольно трудно, а уж с нами‑то совершенно невозможно. Она была готова пить все — пиво, вино, портвейн. Эдит была священной жрицей, и даже в том, что она пила, было нечто, достойное поклонения. Все шло в ход, чтобы перехитрить Жана — Луи, который всегда был настороже. И вот наступил вечер отъезда. Говоря на алкогольном языке, Эдит, Пьер и я «дошли до кондиции» — язык едва ворочается, замедленная речь, чрезмерная смешливость. Когда мы прибыли на вокзал, Эдит спросила, сделал ли я все, что нужно. Подумайте только, мы с Пьером втайне от всех залезли к ней в купе и спрятали пивные бутылки под подушкой, в карманах шубы, в багаже и под матрасом. Поезд ушел, и только тогда я вдруг понял, какое место Эдит за этот короткий период успела занять в моей жизни. Я не был влюблен, хуже — я был зависим от нее. Прошло несколько дней, и я узнал, что она чувствовала то же самое. Это выразилось в тексте простой телеграммы: «Никогда не думала, что мне будет так тебя не хватать», и подпись: «Твоя уличная сестричка, Эдит».
Мы с Пьером еще несколько дней оставались в Льеже. К счастью, справиться с чувством, что мы остались сиротами, нам помогла цирковая семья Валеит: Мария, выступавшая с весьма оригинальным музыкальный номером, ее муж, сын и юная дочь, отзывавшаяся на имя Катрин. Катрин было в лучшем случае пятнадцать лет, она любила танцевать, и, честно говоря, мы с ней только этим и занимались. Кажется, я даже научил ее танцевать джиттербаг, яростным поклонником которого тогда был.
Мисс
По окончании каждого контракта мы возвращались в Париж. Малышка, полукровка Седа — Патриция, начала лопотать по — армянски и по — французски одновременно. Мишлин любила дочь, но особых материнских чувств не испытывала и ничего не имела против, если свояченица или родители мужа брали на себя заботу о ребенке. Мы с ней проводили много времени у Пьера Роша, квартира которого никогда не пустовала, а телефонные звонки с заказами на песни раздавались все чаще. Рауль Бретон предложил каждому из нас аванс в три тысячи франков за каждую новую тему. Мы, естественно, приносили ему не меньше двух — трех песен в неделю, а он предлагал их различным оркестрам, в частности, оркестру Жака Элиана, или аранжировщикам, имевшим контракт с каким‑либо музыкальным издательством. Однажды я написал текст под названием «Три дочки на выданье». Нам тогда очень нужны были деньги. Рауль нашел песню слишком короткой. Я в панике бросился к Пьеру, и песня стала называться «Четыре дочки на выданье». Опять слишком коротка! На рекордной скорости мы завершили последний вариант — «Пять дочек на выданье». Уф! Ведь могли остаться без гроша.
В один прекрасный день, а кстати, что это был за день? Да такой же, как другие. В тот день зазвонил телефон. Слегка насмешливый женский голос, с очень просторечным тягучим парижским выговором: «Мистингет на проводе. Я бы хотела видеть вас у себя, чтобы поговорить о шансоне». Наши друзья- пародисты часто развлекались тем, что звонили нам голосом какого‑нибудь известного артиста, просто шутки ради. Я ответил: «Кончай идиотничать!» Она продолжала настаивать, и Рош спросил: «Кто это?» Я, не прикрыв трубку рукой, ответил: «Да какая‑то идиотка, которой не терпится нас разыграть». Тогда к телефону подошел Пьер. И оказалось, что это действительно была сама Мисс!