На пункте иммиграционного контроля на нас посмотрели с недоверием. Эти французы просто сумасшедшие! Время хиппи еще не наступило, молодежь путешествовала не так много, как годы спустя. Что это за чудаковатые молодчики, отправившиеся в Америку без денег и, самое странное, без визы и обратного билета? Мы просто — напросто забыли, что для посещения страны нужны либо виза, либо контракт на работу, поэтому у нас не было ни того, ни другого. Стояли перед чиновниками аэропорта, совершенно не понимая, чего они от нас хотят. Я сказал Пьеру: «Ты, который учил английский в колледже, скажи хотя бы, о чем они толкуют?» Пьер со свойственной ему флегматичностью возразил: «Они говорят не на английском, а на американском, мы этого не проходили». Я даже не предполагал, что есть какая‑то разница. Наконец нам нашли переводчицу.
— Разве вы не знали, что для въезда в США нужна виза?
— Если бы знали, то предприняли бы необходимые шаги.
— У вас есть обратные билеты?
— Нет.
— Зачем вы приехали?
— Встретиться с Эдит Пиаф.
Похоже, ей не было знакомо имя Эдит, приехавшей в Америку недавно.
— Где она?
— В Нью — Йорке.
— Нью — Йорк большой. У нее есть адрес?
— Не знаем, но ее импресарио зовут месье Фишер.
В телефонном справочнике Фишеров были десятки. Переводчица, принадлежавшая к таможенному начальству аэропорта, сделала все возможное, чтобы помочь нам. Наконец она нашла нужного Фишера, который сообщил, что мадам Пиаф в настоящее время выступает в Канаде и ничем не может нам помочь до своего возвращения. Несколько часов мы болтались в зоне таможенного контроля. Никому не было донас дела. И вот, наконец, какой‑то колосс в черной униформе сделал знак следовать за ним и попросил сесть в длинный темный лимузин, напоминавший похоронный катафалк. На какой‑то миг нам показалось, что нас решили принять, как VIP персон. Как бы не так! Едва сев в машину, я увидел, что изнутри на дверцах нет ручек. Нас, как в каком‑нибудь гангстерском фильме, схватили, замуровали, поместили под стражу. Через добрые полчаса пути машина въехала на паром, в то время как мы с тоской созерцали светящиеся вдали огни Нью — Йорка. Перед нами возвышалась статуя Свободы, мы проплыли мимо нее и прибыли на Эллис — айленд, остров, на который загоняли людей, незаконно прибывших в страну со всех концов света. Нас отвели в длинное помещение, где спало человек сорок, и указали на две железные кровати. Мы тут же уснули, несмотря на звучный храп товарищей по заключению, доносившийся со всех сторон. Проснувшись, я оказался в самой настоящей вавилонской башне: здесь говорили на всех существующих языках, не считая таких, как английский, идиш, польский, итальянский и греческий. Некоторые жили там уже несколько месяцев и начали привыкать к своему новому положению, предпочитая, если это необходимо, бесконечно долго ждать разрешения на проживание в США, лишь бы не возвращаться в свою страну, к прежней нищете. Никаких камер — только чистые, ровно стоящие кровати, душевые комнаты, здоровая и обильная еда, за которой выстраивались гуськом с подносами в руках, и равнодушные, но совершенно не агрессивные надзиратели. Золотое дно, ей — богу! Целыми днями мы с Пьером били баклуши, пока он не обнаружил в каком‑то углу закрытое на ключ старое пианино. Мы спросили, нельзя ли им воспользоваться. И, естественно, с этим не возникло никаких проблем. Едва был снят чехол, из инструмента стройными рядами вышли полчища тараканов. Пьер начал играть, мы с ним запели. Понемногу стали собираться зрители. Некоторые из них, те, что были из Европы, пытались говорить с нами по — французски. На третий день нас вызвали и на таком же лимузине доставили в Нью — Йорк, к судье, которому помогала переводчица. Здесь все повторилось слово в слово: «Зачем вы приехали? Намеревались ли покушаться на жизнь президента?» Можно подумать, возникни у меня такое желание, я, как дурак, сообщил бы им об этом. «Принадлежите ли вы к какой‑либо политической партии? Какова ваша профессия?»
— Мы пишем песни.
В те времена Пьер Гримбла пригласил нас — Пьера, меня и молодого неизвестного комика, откликавшегося на фамилию Бурвиль, исполнять песни в радиопередачах, которые сам выпускал. Мы с Гримбла, развлечения ради, перевели несколько песен из американской музыкальной комедии «Finian’s Rainbow», очень популярной тогда в Нью — Йорке. Судья попросил меня напеть из нее несколько куплетов, что я и сделал с превеликим удовольствием. Почтенный муж с улыбкой на устах выдал нам разрешение на трехмесячное проживание с обязательством регулярно продлевать его до тех пор, пока не найдем работу. Опыт показал, что музыка смягчает не только нравы людей, но и сердца судей. Мы вернулись на Эллис — айленд забрать чемоданы и покинули остров, сопровождаемые сердечными напутствиями и аплодисментами других «узников». Такси, чьи амортизаторы уже давно отдали богу душу, высадило нас на Таймс — сквер вместе со всем нашим скарбом. Вау! Это выглядело даже лучше, чем в кино. Все сверкало, отовсюду доносился аромат карамели, как в Луна — парке. Огромный рекламный плакат высотой с пятиэтажный дом изображал гигантскую голову мужчины, который курил и выпускал изо рта дым. Площадь кишела снующими туда — сюда торговцами, предлагавшими хот — доги, ковбойские шляпы и кепи солдат времен войны Севера и Юга. Наше внимание привлек автомат, который за пять центов выдавал вам порцию охлажденной кока — колы. Таких аппаратов в Европе еще не знали. Площадь окружали театры и кинозалы, на афишах которых сияли такие имена! Посмотришь налево — тут тебе Нат «Кинг» Коул, посмотришь направо — Арти Шоу и его оркестр, и фильмы, по пять сеансов в день… Мы впитывали впечатления не только глазами, но и ушами, поскольку громкоговорители перед музыкальными магазинами без перерыва транслировали последних победителей хит — парада.