Таким образом, элементарные действия — поход за покупками, визит к парикмахеру или посещение спортивного зала — превращались из умиротворяющих ритуалов в источник конфликтов с окружающими, не раз и не два переходивших в открытые формы противостояния. Римини не переставал изумляться тому, сколько поводов для скандала может, оказывается, скрывать в себе элементарный вопрос с уточнением размера понравившейся вещи, малейшая задержка в работе банкомата или платежного терминала — любое взаимодействие не только с людьми, но и с механизмами и автоматами, ими созданными. Противостояние было стержнем внутреннего мира Нэнси, его опорой, его краеугольным камнем. Римини и на себе испытывал все то, что Нэнси изливала на окружающих, причем вдвойне: он получал свое как тренер — Нэнси в штыки встречала каждое замечание, касающееся ее техники, и каждый комментарий, касающийся тактики игры, — и как сексуальный партнер. Некоторым утешением для него служило то, что к другим Нэнси относилась с еще большей нетерпимостью; порой он не без злорадства наблюдал, как она отчитывает чем-то провинившуюся перед ней кассиршу или продавщицу; при этом, требуя от него и от всех остальных незамедлительной реакции на любой ее каприз, сама она явно получала удовольствие, заставляя людей, включая опять-таки Римини, ждать себя, причем подолгу, в самых неловких и напряженных ситуациях. Так, например, она могла по несколько минут рыться в своем толстом кошельке, прежде чем извлекала оттуда банковскую карточку или необходимую сумму денег, чтобы вручить ее Римини — с тем чтобы он, в свою очередь, рассчитался с продавцом или уже отдал ее вконец измучившемуся официанту.
В Римини же происходили удивительные перемены: он, человек и раньше-то не слишком коммуникабельный, а в последнее время ставший и вовсе асоциальным, на глазах превращался в образец любезности, приветливости, терпимости и умения идти на компромиссы. Как опытный дипломат, он легко находил выход из самых сложных ситуаций, предотвращая трансформацию трений между Нэнси и окружающими в открытые конфликты. Нэнси пробовала, примеряла, выбирала, присматривала, платила и подписывала квитанции и чеки; Римини вел переговоры, спрашивал, торговался, жаловался или же благодарил, а главное — добивался того, чтобы человеческие контакты Нэнси не выходили за рамки того, что называется нормальными социальными отношениями. Задача была не из легких, но тем большее удовлетворение испытывал Римини всякий раз, когда ему удавалось найти очередное изящное и сравнительно гуманное решение. Все люди, даже совершенно незнакомые, с первого взгляда понимали, что эту парочку связывают не только дружеские отношения. Римини чувствовал это во взглядах, а порой до него доносился шепот продавщиц и кассирш в супермаркетах. Это вызывало в нем сложные, противоречивые чувства: порой смущение, а порой — какой-то странный восторг и азарт. Наверное, со стороны их можно было принять за тандем посторонних (возможно даже — из разных стран) людей, по каким-нибудь причинам временно объединившихся: например, женщина-посол и неотлучно следующий за нею секретарь из местных. Как и отношения тех пар, которые подчиняются дипломатическому этикету, отношения Римини и Нэнси не развивались, а отведенные каждому из них роли оставались неизменными: Нэнси была королевой в изгнании, покинувшей какую-нибудь не слишком богатую и большую страну после государственного переворота, а Римини… Римини, не чувствуя никакого унижения, с готовностью исполнял роль ее верного раба. Как-то раз они с утра пораньше заглянули в пригородный супермакет, привлеченные объявлениями о грандиозных скидках (на Нэнси эти рекламные призывы действовали как магические заклинания), и, завалив тележку по большей части ненужными вещами, направились к кассам. Уже стоя в очереди, Римини поднял взгляд, оторвав его от тележки с покупками, и невольно засмотрелся на Нэнси, а точнее, на ее лобок, которым она прижималась к краю тянувшегося перед кассой прилавка. Белоснежная ткань ее брюк нежно и едва слышно шелестела, касаясь полированной алюминиевой полосы, которой был окантован угол; над брюками виднелась полоска загорелой кожи — живот торчал из-под короткого, по последней моде, топа. Неожиданно для самого себя Римини ощутил то, что позволило ему забыть все неприятные ситуации, пережитые им за время встреч с Нэнси, и все испытанные им неприятные ощущения — а их было так много, что компенсировать их могло одно: самое горячее плотское желание. Буквально через пару секунд Римини поймал на себе заинтересованный взгляд Нэнси; женская интуиция не подвела ее — она явно поняла, что происходит с ее рабом-любовником. Римини не успел сымитировать безразличие и покраснел.