И снова путаница. «Стой!»
— Воздух!
С юга подходили «юнкерсы». Около тридцати. Захлопали выстрелы МЗА. Начался налет.
Самолеты пикировали парами, целились, кажется, в средний пролет. Но каждый раз их встречали трассы очередей. Обрывались они у самых перил, выше кабины ползущего тягача.
Все глядят с тревогой на то, что происходит. В воздух поднимаются сверкающие столбы воды. То с одной стороны, то с другой с шумом и треском они обрушиваются вниз, рассыпаясь радужными брызгами.
В стрельбу включилась 76-миллиметровая батарея с восточного берега. Одна очередь разорвалась чуть выше перил. О, это опасно! С моста полетят щепки, если очередь повторится на тех же установках.
«Юнкерсы» снова ринулись в пике. Холостая атака. Бомбы уже не сбрасывали, строчили из пулеметов, в основном по восточному берегу.
Саперы прекратили работы. Мост замер. Лишь последнее орудие 4-й батареи медленно продвигалось вперед.
Загудели тягачи 5-й батареи. Орудие уже шло по настилу.
Мой тягач, постукивая гусеницами, спускался к дамбе. Вот он, мост! Впереди, в ожидании сигнала, стоит Варавин. Орудия 5-й батареи уходили все дальше и дальше.
«Юнкерсы», разделенные зенитчиками на две группы, набрали высоту, построились и ушли. Повеселели орудийные номера. Некоторые, оставив места, столпились у передка.
— Не терпится? — мрачно говорил Орлов. — Пока пятая батарея дотащится, «юнкерсы» успеют вернуться... По местам!
Варавин, взмахнув рукой, шагнул вперед. Тягач плавно тронулся, сошел на мост. Первый десяток шагов я не замечал ничего опасного. Но дальше становилось все хуже. Настил раскачивался и устрашающе скрипел. Между досками зияли широкие щели.
Орудийные номера обреченно брели, ожидая неминуемой катастрофы. И она едва не произошла, когда пушечное колесо провалилось, тяжелый лафет заскользил по настилу. Если сошники подцепят хоть одну доску, сдвинется следующая... Тогда — конец. Орудие рухнет вниз... Остановиться? Нет, ни в коем случае!
Варавин услышал треск, повернулся и, пятясь, что-то кричал, потрясая кулаками. Чего он хочет? Колесо накатилось на брус, прижало скользившую доску, лафет выравнялся. Готовый было заглохнуть, двигатель начал набирать обороты.
Увы, это было только начало. По мере продвижения мост все больше раскачивался, трещал, как будто шит на скорую руку. На следующем пролете колебания усилились. Скорость, по требованию саперов, снизилась. Двигатель едва тянул на малых оборотах. Сапер передвигался на корточках, вперив глаза под гусеницу. Вытянутые лица его товарищей — этих закаленных работяг — искажал откровенный, ничем не прикрытый страх.
Орудийные номера выглядят не лучше. Бледный водитель, подняв локти, косился на перила. По лицу градом катился пот. Настил, казалось, вот-вот провалится. А внизу, взбаламученные разрывами, катились мутно-серые воды реки.
У перил, скрестив на груди руки, стоит старший лейтенант Рева. Тягач медленно полз дальше. Мост держался!
Саперы опять суетились. Двадцать минут назад бомба вышибла несколько досок, оставив в настиле метровую Дыру.
К тягачу подошел лейтенант-сапер и, держась за облицовку радиатора, стал направлять его. Другие саперы, рискуя угодить под гусеницы, ломиками удерживали наспех настланные доски, пока накатится орудие.
Снова ограждение суживало проезжую часть. Тягач подошел к месту еще одного попадания. Бомба попала в самую середину. Доски уже были настланы и закреплены. Саперы размахивали руками.
После этого качка стала уменьшаться. Варавин прибавил шаг и больше не оглядывался. Последний пролет не имел повреждений. Водитель вытер пот и проговорил сдавленным голосом:
— Ну, беда... когда затрещало... я совсем обмер... во помню, как удержал рычаги... Будто нашло на меня что-то... не шевелится ни рука, ни нога... а то бы, кажись, прыгнул...
Ну, ну! Этого ему никто не позволит.
— Как же, товарищ лейтенант, а если бы провалились? Погибать? В жизни не плавал... Боюсь воды.
Водитель обязан делать свое дело. Он видел, какой ливень обрушился на 7-ю батарею, когда разорвалась бомба? Не остановился ни один тягач, никто не прыгал.
— Все попадали, товарищ лейтенант, — неуверенно возразил водитель.
Нет! Командир батареи шел. И командир 3-го дивизиона не оставил свое место...
— Да... — продолжал водитель. — И старший лейтенант Рева простоял всю бомбежку... Неужто не боялся, товарищ лейтенант?
Как сказать... Не думаю, командира дивизиона не слишком занимала собственная персона. Он помнил о службе, может быть, о таких, как он, водитель. Понятно? Прыгать нельзя! Разве водитель не знает, что ждет того, кто оставит свой пост? Пусть никому не говорит о своем малодушии.