Но обязанности командира не ограничены рамками индивидуального поведения. В строю подразделения много людей. Сколько лиц — столько характеров. И специальности: орудийные номера, разведчики, топографы, связисты и т. д. Командир призван стимулировать усилия личного состава подразделения и направить к одной общей цели. В этом заключается суть его воинского достоинства.
* * *
В училище все должностные лица — преподаватели, командиры взводов, младшие командиры — постоянно твердили курсанту о бремени службы и будущих обязанностей. Занятия, распорядок дня, весь уклад жизни способствовали развитию физических и волевых задатков личности курсанта. Он становился участником общего процесса созидания воинского порядка. Слово устава на глазах обретало материальную сущность. В классе, на полевых учениях, в манеже курсант чувствовал себя чуждым элементом, если своим внешним видом или поведением не соблюдал уставных стандартов.
Но даже в высокоорганизованной среде тогдашних училищ не было единодушия в отношении к службе. Курсантское мнение делило начальствующий состав на лиц требовательных и «добряков», энтузиастов и равнодушных.
Так называемые «добряки» предпочитали видеть улыбчивые лица курсантов и не обременяли свою мысль их будущим. Портить настроение по пустякам? Я — начальник, он — курсант. Приятно, когда поблажки, даже малые (это мне ничего не стоит), вызывают у окружающих признательность. Педанты, черствые формалисты не чувствуют умиления и много теряют. Мелкие нарушения дисциплины? Пусть исправят те, кто построже. Зачем спешить? Все равно курсант всего не постигнет. Молод. Время есть по окончании училища. Жизнь научит. Много знать — быстро состаришься. Требовать дисциплину, раздражаться? Лучше жить в ладу с подчиненными. На проверке не подведут.
Доброта «добряка» лживая. Он поступается интересами службы, т. е. общими, не своими индивидуальными, но капитал приобретает на свой сугубо личный счет. Склонность смотреть на обязанности командира сквозь пальцы, мириться со слабостями, простительными с точки зрения обычной житейской психологии, наносила непоправимый ущерб личности воина. Непреложный закон дисциплины представлялся эластичным и необязательным. С помощью «добряков» воин вредил себе, ибо он делался слабее в собственных глазах, чем есть на самом деле.
В подразделениях 1-го дивизиона Сумского артиллерийского училища я не припоминаю ни одного добряка. Командиры взводов лейтенанты Шаренко, Белянкин, Патаман, Свипухин, Варава, Пивовар, Сабельников, Тригер — все до единого конники, спортсмены, добросовестные, всей душой преданные службе. В те времена воинский порядок рассматривался всеми без исключения как детище общее. И все заботились о нем. Небрежность во внешности и поведении курсанта вызывала незамедлительную реакцию со стороны первого встречного, кто бы он ни был: командир, преподаватель, политработник либо просто курсант старшего курса. Виновный тут же немедленно устранял изъян и затем являлся к непосредственному начальнику с докладом, и тот принимал соответствующие меры.
В 3-й батарее был лейтенант Сабельников — щеголь, красавец и служака взыскательный в высшей степени. Курсант, если был небрежно одет, всегда мог получить замечание. Сабельникова любили, но и побаивались. На железнодорожном переезде за швейной фабрикой стоял ведомственный знак «Берегись поезда» и стандартными буквами было дописано: «И лейтенанта Сабельникова». Предостережение, так сказать, местного характера.
В числе преподавателей водились вроде бы добряки. Социально-экономические и политические дисциплины читал старший батальонный комиссар Гантман. Нужно отметить, что личность преподавателя всегда занимала курсантов больше, чем общественные формации и восстания рабов Рима, хотя старший батальонный комиссар излагал тему интересно и живо.
Гантман — небольшого роста, мешковатый, с черными печальными глазами выглядел недостаточно военным человеком и с курсантами обращался, как со студентами. Всегда спешил им на выручку, оценки объявлял по знанию, реальные, в классном журнале выставлял выше на один-два балла. И на очередном занятии курсант старался их подтвердить. Присутствие проверяющего приводило в смущение Гантмана, он подавал команды срывающимся голосом и очень переживал, волновался.
После финского конфликта политработников некоторое время привлекали на конную подготовку по программе начинающих. Они обязаны были носить шпоры. Вся смена являлась на конюшню, дневальные выводили лошадей. Начиналась седловка, затем построение. Лошадь всегда чувствует издали натуру всадника, оглядывается, прядет ушами, всхрапывает. Гантман панически боялся лошади и не умел сидеть в седле.