Голос Припяти
Прошел час. Деревья отступили, открылась широкая поляна. В дальнем конце ее вырисовывались расплывчатые контуры какого-то строения. Начинало светать.
Вокруг стояли, вздымая вершины в небо, громадные ели. Под сенью косматых ветвей ютился бревенчатый домик с крошечным оконцем и трубой, венчавшей островерхую крышу. Он возник, как видение, воскресив в памяти какую-то давно позабытую картинку.
Двигатель заглох. Стало тихо. Казалось, дверь домика отворится, выйдет петушок-золотой гребешок в сапогах со шпорами. Теремок, неожиданно явившийся перед глазами, увлекал воображение далеко-далеко, в мир ушедшего детства.
Раздался резкий металлический стук, и чувство умиротворения рассеялось. Невдалеке я увидел машину взвода управления.
Варавин спал, сжавшись в углу кабины. Выглядел он довольно беспомощно. У бодрствующего совсем другой вид — собранный и решительный. Но тревог, которые не давали покоя мне, у командира батареи гораздо больше. Сейчас, когда, неудобно прикорнув к железу, он спал, воочию проступало его состояние.
Я не решился будить командира и обратился к Смолькову. Он осторожно извлек карту из планшетки Варавина. Пользуясь ею, я вывел огневые взводы на позиции.
Знакомясь с подступами, я сделал довольно большой круг и убедился в выгодах местоположения поляны. Западнее хутора едва ли был другой уголок удачнее. Окруженная со всех сторон старыми деревьями, поляна была открыта лишь в направлении стрельбы.
Огневые взводы закончили подготовку к ведению огня. Об этом полагается докладывать командиру батареи. Я вернулся к машине. Но ее уже не было. Остался только домик, сказочный и неподвижный.
Прошло около часа. Явился Смольков. Следом за ним телефонисты тянули линию. Смольков не надеялся, что они найдут в густом лесу позиции. Он составил данные для стрельбы, подготовленные по 200-тысячной карте. Для подобной цели карты этого масштаба мало пригодны. Но что делать? Других нет. Хорошо, что есть двухсоттысячная, иначе командиру батареи пришлось бы заняться глазомерной подготовкой данных[6]. В этих условиях стрельба по ним обещала мало успеха.
— Как у вас там, на НП? — Васильев обменялся приветствиями со Смольковым. — Немцы далеко?
— На НП? Ввернул штырь в корягу, насадил стереотрубу, отгоризонтировал... вот и все. Ориентировать... ни зги не видно... Занесло же нас. В трехстах шагах... Припять... плещет волной. Туман погуще, чем здесь. Старший лейтенант Пономарев уже отплыл. А насчет немцев... сейчас узнаем. — Смольков взял у телефониста трубку. Но вместо того чтобы спрашивать, вдруг поднял голову:
— Есть! Сейчас выхожу, — и, повернувшись, закончил: — Вызывают на НП... Всего хорошего.
Было семь часов. У аппарата телефонист отвечал на вызов:
— «Ибис-один» слушает... Есть! Старшему на батарее... по местам!
Тишину нарушили крики команды:
— ...Цель номер восемь... батареей... шесть снарядов... огонь!
Орудийные выстрелы будто спугнули сырую темень ночи. Дым стал рассеиваться. Прозвучала команда «Стой!».
Наступило сырое туманное утро. Свет, струившийся с неба, освещал деревья и рассеивался в водянистой мгле, заполнившей поляну. Шумно падают капли. Змейками струилась вода по орудийным щитам.
После короткого просветления туман нахлынул с новой силой. Исчезла бесследно точка наводки. Густая молочно-белая мгла с каждой минутой становилась все гуще и, наконец, поглотила орудия, людей и деревья. И все это произошло в течение одной минуты!
Нужно принимать меры... спасать ОП! Поднялся шум. Командиры орудий выставили створные вехи. На худой конец, можно ими пользоваться для наводки орудий, если начнут поступать команды. Но туман угрожал и вехам.
Что делать? Остался единственный, хотя и неудобный способ — производить наводку орудий посредством взаимного отмечания или по буссоли. Операция хлопотливая и медлительная. Что скажет стреляющий — командир батареи, когда ему нужен огонь в высоком темпе?
Туман, однако, сгущался. Видимость уменьшилась до нескольких шагов. Стекла приборов покрылись влагой. Телефонист получил приказание доложить о случившемся на НП. Варавин разрешил сделать перерыв. Расчеты прошли в укрытие. Стало тихо.
— Ужас что творится, — заговорил Васильев. — Видимо, слишком быстро мы катим на восток... а может, чем-то другим прогневили русалок и леших... помнится, у слияния великих рек... излюбленные места их обитания... мы вторглись в запретные владения, нарушили покой духов... торжественная минута! Вы слышите тревожный стук капель?.. Я утверждаю, станины моих орудий упираются в берег Днепра... а под стволами течет Припять!