Чернигов?.. Одну минутку... когда в Ладыжичах вытаскивали машины, я уловил обрывки фраз из разговора между Юшко и Варавиным. Они упоминали этот город!
— Может быть, пойдем на Чернигов, — Васильев разворачивал схему. — Киев на юге, Чернигов на северо-востоке... Не знаю, сколько правды в том, что болтают, но думаю, на Днепре мы остановимся, и надолго, если не до конца.
Из всех рек, которые встречались нам, Припять — самая многоводная. Л ведь Днепр — одна из крупнейших рек Европы. Я уверен, днепровский рубеж наши войска будут удерживать до последней возможности!
— И я так думаю, — ответил Васильев, — но, знаете, линия дотов тоже была рубежом, и притом прочным... сталь л бетон.
Пожалуй, Васильев прав. Но нельзя забывать, что устойчивость обороны, независимо от того, опирается она на реки или на инженерные сооружения, в конечном итоге определяется состоянием войск. Сегодня наши войска сильнее, чем месяц назад, потому что начали приобретать то, чего недоставало им прежде, — боевой опыт. Хотя, конечно, численный состав их уменьшился... Но ведь помимо тех, кто сражается, есть еще кое-что в тылах... есть резервы.
— Где они... резервы... только разговор.
Да... Мы резервов не видели, потому что они направлялись в горячие места. В те дни их было немало. Район полесских болот лежал в стороне от главных событий, это было второстепенное направление. Здесь бои носили менее интенсивный характер.
Но наши настроения питались не только мыслью о делах текущих. Тот, кто перенес первые месяцы войны, не верил словам и признавал только то, что видел собственными глазами. А это была далеко не радужная картина. Потери в подразделениях росли, в то же время объем задач не уменьшался, а, напротив, возрастал. Люди напрягали силы, уповая на лучшее будущее. Положение характеризовалось не только неизбежной общностью судеб. Возможно, бремя, которое несли войска на Припяти, было в тот день легче, но платили они той же монетой, что и их товарищи под стенами Смоленска и Киева. Они были готовы сражаться и не питали никаких иллюзий относительно будущего.
Я понимал Васильева. Наши суждения во многом совпадали.
Но почему-то неприятно слышать слова уныния, хотя в глубине души я испытывал то же. Чем это объяснить? Но только не соображениями дисциплины. Скорее всего желанием уйти от собственных сомнений, всплывавших в такие вот часы. Как бы там ни было, но, кажется, в этом заключалась одна из причин недоразумений вроде того, что произошло вечером при моем возвращении из 5-й батареи.
Я оглядел Васильева. Меня поразили происшедшие с ним перемены. Щеки ввалились, морщины. Васильев осунулся, на измученном лице застыло выражение тревоги. Только голубые глаза глядели холодно и твердо, смягчая первое противоречивое впечатление. Что случилось с Васильевым? Уж не болен ли?
— Нет, здоров... пыль припудрила немного, — Васильев перехватил мой взгляд. — И все же на фронте лучше, чем в тылу... я не переношу сводки, когда упоминаются знакомые названия городов, сданных врагу...
Впереди возвышался бугор. Дорога петляла среди сосен. На прогалинках — заросли ежевики. Люди дергают ее с корнями и возвращаются на лафеты. Длинные, покрытые шипами стебли царапают кожу, цепляются на одежду. Ягоды, едва начинающие созревать, жесткие и кислые.
Варавин остановил колонну. Привал. Морщась от ежевики, он рассеянно слушал вопросы относительно Чернигова и днепровского моста.
— Нет... спасибо, не могу больше, — он вернул разведчику котелок с ежевикой. — Я не знаю обстановки на Днепре... двигаемся мы в северо-восточном направлении... не исключено, что придем в Чернигов... об этом поговорим, когда будет объявлена задача. А пока у вас есть маршруты... придерживайтесь их... Все!.. По местам!
Путь дальше пересекла речка Брагинка. Ширина небольшая, перед мостом — болото. Застрявшие машины перекрыли дорогу. На объезде мой тягач завалился в яму, наполненную стоячей водой. На поверхности осталась только кабина. Подступиться и завести буксирный трос не было никакой возможности.
Прошло четверть часа. Позади скопление машин увеличивалось. Грязь до колена. Подходили командиры, ругались. И тут: «Воздух!» Но «юнкерсы» прошли, не меняя курса. Наконец, тягач выбрался из ямы.
К вечеру колонна вышла из леса. Слева, среди желтеющих полей, лежит село Гдень. Дорога круто повернула в сторону.
Хаты скрылись из глаз. Снова над головой качались вершины сосен.
И вдруг пасека! Как в Олевских лесах. Сотни ульев, большей частью опустошенные, пестрыми рядами стояли в тени сосновых крон. Кажется, ни один не уцелел.
Орудийные номера указывали в сторону пасеки. Орлов постучал в кабину и, заручившись согласием, взмахнул свернутыми флажками. Сигнал достиг замыкающего орудия. Обгоняя друг друга, люди бросились к ульям.