Было время — у заставы
Чтили чаркою вина;
Выплывала, словно пава,
Чужеземная княжна…
Гей, вы, стрелы-самострелы!
Мой узорчатый шелом!
Горе ль мне, что кудри белы —
Лихо вспомнить о былом.
Дрема
«Родом из Азры»
Шепчу в полусне.
Красные астры
Склонились ко мне.
Где-то у храма
Гаснут кресты…
Тихо на мрамор
Пали цветы.
В темные ниши
Полночь легла.
Ниже, все ниже
Шорох крыла.
Смутный и Грешный
Растаял, звеня.
Кто-то так нежно
Целует меня.
Смерть поэта
Жил поэт мечтой о Даме,
Посвящая ей сонеты и терцины.
В темной башне грезил вечерами,
Рисовал на пестрых стеклах имя Черубины.
Дама — та его не знала.
Он встречал ее у храма, иногда и у фонтана.
Раз во сне она его поцеловала.
Он очнулся, сжег сонеты и в холодных волнах моря умер — утром рано.
Чудный рыцарь
Людмиле Гольштейн
Чудный рыцарь, сорви мне фиалок,
Темных, лиловых фиалок.
Я люблю фиалки, сорванные рыцарем,
Рыцаря, фиалок сорвавшего.
Чудный рыцарь, приходи ко мне вечером,
Душным, лунным вечером.
Я люблю вечера, проведенные с моим рыцарем,
Рыцаря, в вечер пришедшего.
Чудный рыцарь, поцелуй мои руки,
Мои тонкие, цепкие руки.
Я люблю мои руки, поцелованные рыцарем,
Рыцаря, мои руки поцеловавшего.
Чудный рыцарь, ты уйдешь моей лаской отравленный,
Насмерть отравленный.
Я люблю мои ласки, вымоленные рыцарем,
Рыцаря, отравленного моими ласками.
Молитвы Мадонне
2. «Усталый шелк стыдливой складкой…»
Усталый шелк стыдливой складкой
Закрыл нетленность бледных плеч.
Мои уста творят украдкой
Молитвы желтых тонких свеч.
Внемли молитве тонких свеч,
Вуали стелющему дыму.
На новый подвиг дай твой меч,
Высокий посох — пилигриму.
Венец терновый — пилигриму,
В нем кровь — рубин твоих корон.
Прославлю я, тобой хранимый,
Червленый шелк твоих знамен.
Целую шелк твоих знамен.
На мне печать твоей печали,
И мне открыт твой вечный трон,
Твои безгневные скрижали.
Продавец счастья
Е. Петровой
Худенький мальчик в рваной шапчонке,
Смерти улыбка, взгляд онемел —
Робко окликнул, кричит мне вдогонку:
«Счастья купите… с утра я не ел».
Милое счастье в измятом конверте,
Странно доступно: кто хочет — берет.
Худенький мальчик с улыбкою смерти
Счастье продаст и умрет.
«Чуть скрипнут двери в комнате соседней…»
Чуть скрипнут двери в комнате соседней,
И я замру, надеясь — ты придешь.
Во мне живут ночей минувших бредни,
Порочных снов ликующая ложь.
Я жду тебя в уснувший час вечерний,
Когда небес погасли янтари.
Я предпочту венцу любовных терний
Кровавый пурпур радостной зари.
Так мало слов сорвется с уст пьянящих,
Смеяся, льнут они к моим устам
И, жаля, жгут меня все чаще, чаще,
Влекя мечту к неведомым крестам.
Вчера я отвергал твои объятья,
Сегодня жду как новый дивный дар,
Читая в каждой беглой складке платья
Тревожный зов запретных новых чар.
Ведь мы одни в моей высокой башне,
И сердце хочет новых, жутких драм.
О, пусть в пыли, разбит кумир вчерашний,
И сердца пусть поруган вечный храм!
Люцерн
Е. В. Тикстон
1. Вечера
Под молчаливые каштаны
Из душной комнаты скорей!
Спустилось кружево тумана
На ожерелье фонарей.
В глухую музыку отелей
Вплели узор колокола.
Передзакатно пожелтели
Озер уснувших зеркала.
Причудлив в ночи полнолуний
Теней темнеющих узор,
И все напевней, тихострунней
Ночные шепоты озер.
Вы мелькнули
Белой пеной, лаской платья
Смело схвачен стройный стан.
Вальс струит любви заклятья
И мгновенного объятья
Вечно сказочный обман.
Вы шуршали шелком трена,
В сердце сеяли раздор.
«Вы — сильфида, вы — сирена,
Сердце властно просит плена» —
Вам шептал, смеясь, танцор.
В губ презрительном разрезе
Схоронили вы ответ.
Вы мелькнули в полонезе,
Вы — мечта моей поэзии.
Я — влюбленный в вас поэт.
Как люблю я одурь встречи,
Недомолвки бальных фраз.
В сердце их навек отмечу…
Верьте — наизусть отвечу
Я все дни, что видел вас.