— Неплохо, неплохо, мне нравится, — заключает она так, будто я пересказал ей сюжет фильма. — Вас как зовут — Жером? Или Гийом?
— Меня зовут Жан-Люк.
Я произнес это довольно едким тоном, надеясь вывести ее наконец из заблуждения. Но это ее ничуть не смутило, и она продолжает, таинственно понизив голос:
— Вы неразрывно связаны с этими стенами; здесь есть одна особа, которая ждет и призывает вас с такой силой…
Я прерываю ее бред саркастическим замечанием, что вряд ли налогоплательщики, застигнутые внеплановой проверкой документов, способны так пылко, как она утверждает, томиться по инспектору, ведущему их дело.
— Сколько уж веков она зовет вас к себе! Не заставляйте же ее ждать еще дольше! — со слезами в голосе восклицает почтальонша и выплывает из столовой, забыв на столе свою квитанционную книжку. Внезапно я осознаю, что остался в одиночестве, самовольно проникнув в частное владение проверяемого — то есть хозяина Green War, — при отсутствии оного (и эта женщина — тому свидетель!), а значит, рискую дать повод к аннуляции нашей процедуры, — ведь моя проверка не затрагивает ОТН. Торопливо схватив книжку я бегу следом:
— Мадам! Вы забыли свою…
Почтальонша даже подпрыгивает от неожиданности, как будто лишь сейчас обнаружила мое присутствие. Резко обернувшись, она с презрительной гримасой выхватывает у меня квитанции и кричит:
— Мерзавец!
После чего вихрем устремляется во двор, садится в машину, яростно хлопает дверцей и отчаливает. Я гляжу, как желтый фургончик ПТТ [15]катит прочь по тополиной аллее. Меня смущает не столько загадочное поведение этой почтовой ясновидицы, видимо, просто одуревшей от долгих разъездов по округе, сколько громкое тарахтение мотора. Как случилось, что я не услышал ее приезда? Неужели меня настолько поглотило созерцание старинного холла?
— Жан-Люк!
Это Рафаэль, зажав подмышкой свой ранец, семенит по скрипучему гравию в мою сторону; подойдя, он торжественно объявляет, что не встретил ни единой живой души, и, судя по моему ошалелому виду, я тоже, а, значит, разумней всего сходить пообедать в «Золотом фазане», а уж потом вернуться в замок.
— Эй, очнись, что с тобой? Еще какие-то нарушения?
И он впивается в меня глазами, изучая с азартным усердием охотничьего пса.
— Да нет, ничего.
Мой голос звучит довольно фальшиво, но он этого не замечает.
— Тем хуже! Ладно, пошли обедать!
За столом я почти все время хранил молчание. Рафаэль после каждого блюда погружался в изучение своих бумаг, продолжая розыски. В тот момент, когда нам принесли десерт, ему как раз попались квитанции, свидетельствующие о чьем-то недельном пребывании на Мартинике в 2004 году.
— Ага! Отпуск за казенный счет, гениально! — констатировал он, набросившись на крем-брюле.
В пятнадцать тридцать верзила с рыжим «конским хвостом», назвавший себя Джонатаном Прайсом, отворяет нам дверь своего офиса. Он ни единым словом не комментирует наше утреннее вторжение и только говорит, как бы невзначай, что если мы звонили в первой половине дня, чтобы предупредить о своем визите, то у них было закрыто, поскольку как раз в это время его компаньон получал награду «За заслуги в области агрикультуры» из рук префекта Эндра. [16]
Но моему коллеге плевать на любые формы политического давления, и он идет прямиком к компьютеру, который гордо высится на столе свеженагражденного Мориса Пикара, нервного карлика экзотического вида, состоящего в должности председателя административного совета фирмы.
— Будьте любезны скопировать сюда ваши файлы, — приказывает Рафаэль, протягивая ему свою флэшку.
— Опять не слава богу! Мы же вам отксерили всю свою документацию!
— Да, но компьютер важнее: он служит для составления счетов, а, значит, подпадает под наш контроль в первую очередь.
— Согласно закону от 1988-го, — со вздохом говорит англичанин, спеша предупредить взрыв гнева заслуженного деятеля агрикультуры, который багровеет прямо на глазах.
— Тогда зачем я из кожи вон лез и выдавал вам все в двух экземплярах? — вопит Морис Пикар.
— А это уж вы у себя спросите, — с милой улыбкой отвечает мой напарник.
Делать нечего, ПГД [17]в клетчатой рубашке, вращая налитыми кровью глазами, втыкает флэшку в гнездо главного компьютера и производит запись; одновременно он успевает обозвать Рафаэля не то «вороньем», не то «ворьем». Но Рафаэля ничем не проймешь, он вынимает из ранца загодя составленную расписку в том, что «такого-то числа получил от Green Warкомпьютерную копию документации вышеуказанного ООО, каковое признает наличие оригиналов, имеющихся в распоряжении данной фирмы». Стороны обмениваются подписями, и Рафаэль сует в карман флэшку, запечатлевшую шестилетнюю деятельность фирмы.
— Благодарю вас, — бесстрастно произносит он.
— Банда шакалов! — скрежещет Морис Пикар.
— Будем считать, что я этого не слышал. Зато теперь попрошу вас прокомментировать вот эти документы.
Плешивый в клеточку гневно скрежещет зубами, читая справку, составленную моим коллегой. Его компаньон подходит и, прочтя текст из-за его плеча, опровергает три спорных пункта. Во-первых, напоминает он, у Green Warи ОТН всего два общих акционера — Морис Пикар и он сам, — следовательно, эти фирмы абсолютно независимы и имеют полное право заключать между собой договоры аренды. Ее размеры он объясняет нотариальной оценкой и тут же сует нам под нос переписку с Министерством ЗДФ, подтверждающую научную цель пребывания на Мартинике, — исследование возможностей уничтожения тли, разоряющей плантации сахарного тростника. Что же касается несоответствия расценок на сырье и на услуги, отраженного в накладных на поставки хищных насекомых, тут он прикрывается производственной тайной, связанной с получением патента и защитой прав в соответствии с классификацией Национального института ОПД. [18]Рафаэль, исчерпавший аргументы, выраженные в цифрах, находит другой контраргумент: насекомое — живое существо, и его нельзя запатентовать.
— Верно, нельзя, — любезно соглашается Джонатан Прайс. — Но зато пользу, которую оно приносит, можно.
Тем временем, я разглядывал в окно силуэт замка, перед которым росли высокие каштаны. По прихоти ветра донжон то и дело появлялся в просветах между их ветвями, и я невольно старался высмотреть таинственные проблески на третьем этаже башни, дивясь собственному упорству: неужто ощущение, будто на меня смотрят в бинокль, перешло в манию? Да и голос почтальонши эхом отдавался у меня в голове, мерно повторяя: мерзавец… мерзавец… мерзавец…, а ее крик: «Не заставляйте же ее ждать еще и еще!» будил во мне какие-то странные отзвуки, доставлявшие почти физическое наслаждение.
Мне чудилось, будто я где-то далеко, не здесь. Отрешен от реального мира. Я уже не слышал пререкательств у себя за спиной — иной, смутный говор звучал у меня в ушах, только смысл его оставался непостижим. Даже воздух в комнате, и тот неощутимо изменился. А сквозь стены хозяйственной постройки, переделанной под офис, начали проступать бывшие конюшни. Теплая солома, лошадиный пот, сладковато-кислые запахи навоза и селитры, жалобный скрип колодезной цепи…
— Поехали?
Я вздрогнул. Рафаэль, держа свой ранец с бумагами, уже открывал дверь.
В машине он отметил мою рассеянность сперва ироничным прищуром, а затем ехидным вопросом: уж не завелись ли у меня, случайно, от него секреты? — он воображал, что таким изящным способом ему удастся выведать, не изменяю ли я Коринне. Я ответил уклончиво — вольно ему строить любые гипотезы, только пусть делает это про себя. Те мерзости, которые он приписывал другим, вероятно, вносили хоть какую-то пикантную нотку в его убогую семейную жизнь.