Весь этот день прошел, как во сне. Я и сама была не такой, как обычно. Правда, я довольно легко вынесла пытку директорским бюстом и папу Гультяева вызвала без всякого трепета. Зато Гультяев-сын казался мне сверхъестественным существом, специально посланным мучить меня. Он четыре раза начинал наизусть читать Пушкина, и четыре раза после первых же слов:
Последняя туча рассеянной бури
у него бессильно обвисали губы, а глаза тупо устремлялись в очарованную даль. Четыре раза! Вместо «бури» он мямлил «буи» и замолкал! А вот Кристиночка Вихорцева, наоборот, показалась мне беременной. Нет, она не мямлила, она как раз блестела глазами и широко улыбалась расплывшимися, изжеванными в поцелуях губами. Я знала, что каждую ночь она бесится на дискотеке и уже сделала два аборта — один под Новый год, а другой летом. Это миловидное, с шестого класса перекрашенное в блондинку и затасканное пятнадцатилетнее существо вызывало во мне неодолимую брезгливость, особенно потому, что накануне каждого аборта в школу прибегала ее такая же блондинистая мама и устраивала мне скандал. Это я не уберегла ребенка и не научила безопасному сексу! Я, равнодушная ханжа! Белая скирда маминых волос и мамины крохотные юбочки вопили о ее собственных абортах (двадцати шести, как уточнила некогда сама Кристина во время душеспасительной беседы в присутствии Валентины Ивановны и ее бюста, разложенного на столе). И все-таки во всех Кристининых оплошностях виновата оказывалась я, училка.
В тот же день белокурое дитя порока выглядела подозрительно хорошеньким и одутловатым.
Я кое-как дотянула пять уроков (слава Богу, их было только пять!) и собралась домой. Мне хотелось обдумать, что же со мной происходит, отчего это так разгулялись у меня нервы, и не моя ли чрезмерная — я знала за собой этот грех! — фантазия шалит? Твердой походкой, с двумя пачками тетрадей в сумке я направлялась к выходу, когда прямо передо мной распахнулась дверь кабинета физики. Оттуда высунулся Евгений Федорович Чепырин с лицом, перекошенным душевной мукой.
— Юлия Вадимовна, Юленька! — простонал он. — А я вас караулу. Подарите мне минут пятнадцать вашего драгоценного времени. Пятнадцать минут, не больше!
Это значило, что он три с половиной часа будет рассказывать мне, как от него снова ушла жена.
Сейчас я в сомнении: надо ли приплетать сюда еще и Чепырина? Все-таки не в нем дело. Однако в этой истории он постоянно путался под ногами и сыграл определенную роль. Поэтому стоит сказать, кто он такой. Евгений Федорович — наш физик-почасовик (основная физичка Зензина работает на второй смене). Говорят, он дивный специалист. Я не разбираюсь в физике, но так говорят, причем не только у нас, но еще в двух лицеях и в Трубопрокатной академии, где он тоже блестяще читает физику. Еще Чепырин много репетиторствует, тоже блестяще. Все это он делает с утра до позднейшего вечера, когда удаляется последний репетируемый обалдуй, — и все во имя благосостояния обожаемой жены Аллы. Вот про Аллу я знаю все. Как-то нелегкая занесла меня в химкабинет, где старая химичка Ада Ильинична и Чепырин попивали спирт, и Чепырин рассказывал, как от него в тот раз ушла жена. Я тоже прослушала эту исповедь, и с тех пор Чепырин стал находить меня необычайно чутким и интересным собеседником и надежным другом. Он с мазохистским пылом обнажал передо мною свои душевные раны, нанесенные Аллой, и однажды даже рыдал до соплей в моем присутствии. Вкратце история этой великой любви такова. Однажды молодой талантливый преподаватель, принимая экзамен по физике в Трубопрокатной академии, повстречал некую первокурсницу. До этого он в глаза ее не видал, потому что она почему-то не посещала его блистательных лекций. Экзаменующаяся (не кто иная, как Алла) оказалась чудо как красива, зато глупа, как доска, и ничего не знала из физики. Не знала, кажется, даже того, что земля круглая и вертится. Удивленный Чепырин не посмел поставить Алле положительную оценку за красоту, потому что кругом сидели другие трубопрокатные студенты и грубо прыскали, слушая ее ответы. Алла потупилась и картавым полушепотом четырехлетней шалуньи обещала подучить. Назавтра она сообщила, что готова и вечером придет к нему домой экзаменоваться. Чепырин очень удивился такой быстроте познания.
Она действительно пришла. Пришла уже в потемках, когда физик, его мама и бабушка пили чай. Евгений Федорович вежливо извинился перед пожилыми дамами, достал билеты по физике и повел экзаменовать Аллу в свою комнатку, тесную и узкую, как рукав. Здесь Алла с непостижимой быстротой (все-таки была зима, январь) сбросила с себя все до единой одежды и с размаху прыгнула на обескураженного физика, обхватив цепкими ногами его поясницу, а руками сдавив шею. Евгений Федорович до того еще не попадал в подобные переделки. Он не удержал равновесия и рухнул немного мимо кровати, больно треснувшись затылком о подоконник.