– Хорошо. – Она положила карточку в карман.
Они замешкались, не зная, что сказать на прощание. Сухое «привет!» так отличалось от сотен прощаний, когда они были влюблены. Встреча Нового года, танцы и вечеринки всегда заканчивались бурным расставанием на ступеньках ее дома. Оба вспомнили об этом, прежде чем Майкл спросил:
– Так ты позвонишь Лизе?
– Да.
– Может быть, я тоже позвоню ей. Сказать, что мы договорились.
– Хорошо… Ну, спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Бесс.
Опять возникло маленькое замешательство, какое-то время они не трогались с места, затем резко повернулись и разошлись к своим машинам.
Бесс запустила мотор и ждала, пока он нагреется. Он научил ее этому давно: в Миннесоте машина служит дольше, если вы зимой хорошо прогреваете мотор. Это было еще в их трудные годы, когда они не меняли машину по пять-шесть лет. Теперь она могла себе позволить покупать новую каждые два года. Наконец она доехала до Бьик-парк-авеню. Ей хотелось узнать, какая у него машина, – она не могла справиться с искушением посмотреть.
Бесс услышала глухое урчание мотора, когда он проехал мимо, но ей удалось увидеть в боковом зеркале лишь серебристую крышу машины. Но, когда он, развернувшись, оказался в свете фонарей, поняла, что это «кадиллак-севиль». Значит, дела его действительно шли хорошо. Она попыталась разобраться, какие чувства это у нее вызывает. Шесть лет назад она яростно вонзила бы булавки в куклу, сделанную по подобию Майкла Куррена на сеансе у какого-нибудь колдуна. Сегодня, однако, она, к собственному удивлению, ощутила непонятную гордость от того, что двадцать два года назад выбрала победителя и что теперь, в этой скоропалительной свадьбе, нет необходимости ограничивать в деньгах дочь.
Вспомнив о визитке Майкла, она зажгла в машине свет и достала ее из кармана.
5011, Лэйк-авеню, Уайт-Бер-Лэйк.
Он переехал в Уайт-Бер-Лэйк? В десяти милях от нее? Почему? Ведь последние пять лет он жил в западном районе Миннеаполиса? «Слишком близко, чтобы чувствовать себя комфортно», – решила она, засовывая визитку в карман и нажимая на педаль.
Двадцать минут спустя она подъехала к дому на Третьей авеню, который некогда делила с Майклом. Это было двухэтажное здание в георгианском стиле над рекой Сент-Крой. Красивый, пропорциональной постройки дом с парадным входом в центре и закругленными окнами с обеих сторон. Четыре колонны у входа поддерживали полукруглую крышу, огражденную перилами. Дом создавал ощущение надежности, безопасности. Когда они его покупали, Бесс сказала Майклу, что он похож на дома из детских книжек, такие, в которых может жить только счастливая семья.
Они влюбились в него сразу, как только увидели, еще не заходя внутрь. А когда вошли, их очаровал вид на нескончаемые просторы за Сент-Крой, ее крутой берег с гигантским кленом и сверкающая вода внизу. Все в этом доме приводило их в восторг.
Ничто из того, что случилось потом, не изменило отношения Бесс к дому. Она по-прежнему любила его, любила так, что выплачивала его стоимость сама после того, как Рэнди исполнилось восемнадцать и Майкл мог не участвовать в выплате.
Она въехала в двухместный гараж, опустила автоматическую дверь и вошла через вход для прислуги на кухню. После того как ее бизнес стал приносить доход, она обзавелась белым шкафом от «Формика», положила новый линолеум цвета морской пены. В столовой теперь пол был закрыт плюшевым ковром в кремовых тонах. Мебель была дымчато-голубой и нежно-оранжевой, как краски реки на восходе солнца, лучи которого проникали в высокие окна с восточной стороны дома.
Бесс бросила пальто на диван, стоящий в кухне перед стеклянной стеной, включила высокий торшер на керамической ножке, с круглым абажуром и подняла оконные жалюзи. Занавески, пышные наверху, внизу были все в оборках с цветочным рисунком голубого и оранжевого цветов. Рисунок занавесок повторялся в обивке двух удобных глубоких стульев и проявлялся лишь намеком на длинном диване с дюжиной уютных подушечек.
Подняв жалюзи, Бесс постояла у окна, любуясь зимним пейзажем. Двор, укутанный снегом, заиндевелые кусты, клен у забора, бледная лента широкой реки, а в полумиле, в Висконсине, мерцающий свет окон на темном высоком поросшем лесом берегу.
Она думала о Майкле… о Лизе… вновь о Майкле, об их еще не родившемся внуке. Слово это не произнес ни один из них там, в ресторане, но оно было с ними так же реально, как чашки дымящегося кофе на столе. «Боже мой, у нас будет внук». Эта мысль вдруг пронзила ее, как молнией, она была готова разрыдаться. Трудно ненавидеть мужчину, с которым тебя объединяет подобное.
Свет в окнах на том берегу стал расплываться – она не смогла сдержать слез. Стать бабушкой – это нечто такое, что обычно случалось с другими, но не с тобой. В телерекламах седовласые и румяные бабушки и дедушки пекли печенье с внучатами или звонили им по телефону, встречали их у дверей на Рождество и раскрывали объятия стоящим на пороге двум поколениям.
У их внука такого не будет. У него будет молодой интересный дедушка, который недавно развелся с очередной женой и живет в Уайт-Бер-Лэйке, а его бабушка слишком деловая женщина, у которой нет времени печь печенье.
После развода Бесс не раз сожалела о том, что утрачены традиции, прерваны родовые связи, но никогда она не ощущала эту утрату так остро, как сегодня. Сама она помнила родителей своей матери – дедушку Эда и бабушку Молли Аечэр. Они умерли давно, еще когда она училась в школе. Воспоминание о них навеяло грусть. Они жили совсем рядом, в Стилуотере, в доме на Норт-хилл. Бесс ездила к ним на велосипеде, когда хотела совершить налет на бабушкины корзинки с бисквитами или ее клубничный пирог или посмотреть, как дедушка Эд красит птичьи домики в своей маленькой мастерской на заднем дворе. Он знал секрет, как привлекать скворцов: домик для них должен быть с наклонной крышей, без насеста, с вынимаемым дном. Летом на заднем дворе, на бабушкином огороде и на лужке, разгуливали скворцы.