Альберт открывает рот, чтобы сказать еще что-то, но тут появляется Николай Николаевич в высоких резиновых сапогах и тельняшке. На руке у него ярко-оранжевый спасательный круг.
— А это вам сувенир. В память о пребывании на нашей гостеприимной земле. — Он вручает круг Кате. — Повезете в Москву, повесите на самом видном месте. Чтоб в трудную минуту вспоминали о том, что у вас есть…
— Поехали, Николай Николаевич! — Анастасия вскакивает из-за стола и начинает суетиться, собирая вещи. — Будет что вспомнить зимой.
Лариса наблюдает за суетой с равнодушным презрением. Она лежит в своей кровати, положив на голову спасательный круг, о котором Катя забыла, поглощенная сборами.
Темно. Таинственно звездно. В углу, возле кровати Ларисы, горит свеча. Ширма стоит в изголовье, разделяя комнату на две части. На ширме изображен тигр, подкрадывающийся к беззаботно жующей банан обезьяне. Еще там много дыр. Лариса листает журнал, из которого выпадают фотографии. На одной из них юная Анастасия с яблоком, на другой — она же в обнимку с игрушечным тигром. Она очень похожа на теперешнюю Ларису. Но только с первого взгляда. У Анастасии более мягкие и расплывчатые черты лица.
Слышатся шаги за окном. Лариса поспешно гасит свечу. Кажется, будто звезды проникли в комнату и светятся под потолком. Скрипит дверь.
— Настя, Настенька! — слышится громкий мужской шепот.
Лариса роняет на пол журнал.
— Настенька, это ты?
— Да…
Мужчина шарит по стене в поисках выключателя. Щелкает им. Свет почему-то не загорается.
— Где ты?
— Я здесь.
Лариса уже справилась с волнением, и ее голос звучит уверенно. Мужчина, протянув руки, как слепой, идет на звук ее голоса.
— Ты одна?
— Одна.
Наконец мужчина подходит к кровати со стороны спинки.
— Я не вижу тебя. Я совсем ненадолго, Настенька. Не будь ребенком. Ну, где же ты?
— Я всегда с тобой. Всегда рядом.
— Всегда рядом, — в той же безнадежной тональности повторяет мужчина.
— Но вместе нам нельзя. И это потому, что мы слишком любим друг друга. Правда?
— И потому тоже.
— А еще почему, интересно?
— Ты сама все знаешь, Настенька. Где ты? Пошли к тебе в мансарду. Я так спешил!.. У нас совсем мало времени.
— Сначала скажи — почему еще.
— Я не могу ее бросить. Она погибнет без меня. А ты… ты сильная. К тому же я не позволю тебе стать моей рабыней.
— Может, я хочу этого?
— Ты этого не хочешь. Настенька, родная, пошли к тебе.
— Зачем?
— Я хочу тебя. Я очень тебя хочу.
— Мое тело? Только тело? А душу?
— Настенька, ведь мы с тобой давным-давно все выяснили. Я хочу тебя всю. Всю!
— Но почему же тогда ты отталкиваешь меня? Бросаешь? Живешь с той, которую не любишь?
— Я так рвался к тебе! Прошу тебя, оставим этот разговор. Я должен уехать первой «ракетой».
— Должен, долг, чувство долга… Как я презираю все это.
— Но ведь мы не свободны. Мы не можем пренебречь…
— Я свободна, слышишь? Я могу пренебречь всем на свете ради любви. И тебя я полюбила за то, что ты казался мне свободным среди всех этих жалких рабов. А ты… ты…
Голос Ларисы срывается. Внезапно вспыхивает свет. Лариса в ночной рубашке и с заплетенными в две косы волосами стоит на кровати лицом к Анатолию Васильевичу. По ее щекам текут слезы.
Анатолий Васильевич медленно опускает протянутые к ней руки и отходит к столу. Влетевший в окно порыв предгрозового ветра раскачивает абажур. По стенам мечутся тревожные тени.
— Теперь я все поняла, — говорит Лариса упавшим голосом. — А я осуждала маму. И оправдывала вас.
— Меня не нужно оправдывать.
— Я вас почти любила. За то, что у вас с мамой все было так возвышенно, так не от мира сего. Я считала вас настоящим героем-любовником, а вы… Такой же комедиант, как и этот поэт. Даже еще хуже.
— Где мама?
— Настенька вас не ждет. Настеньке без вас замечательно живется. — Лариса слезает с кровати. — Хотите чаю?
— Нет. Впрочем, хочу, конечно.
Лариса втыкает в розетку штепсель от самовара, гремит чайной посудой.
Анатолий Васильевич снимает плащ и садится на стул.
— Мама на рыбалке. Там сейчас пируют холостые, не обремененные никакими обязательствами и долгами.
— Это кто такие?
— Все те же. И ваша Настенька.
— А ты почему с ними не поехала?
— Я ждала вас. У меня было предчувствие… Правда, появилось оно у меня, когда они уже ушли. Это было в девятнадцать ноль семь. По радио передавали «Посвящение» Шумана.
— Я в это время остановил попутную машину. Я был уверен, что Настя ждет меня.