Через две недели после регрессии с Норманом мой отец скончался в больнице в результате банальной операции. Это стало испытанием для моего нового понимания жизни и смерти. Его внезапная смерть была ударом для всех нас. Я тут же вылетела в Нью-Йорк, а Стив с детьми отправились на следующий день туда на машине.
Я стояла возле могилы и слушала, как раввин читал из Екклезиаста: «Всему свое время и все имеет свою цель под небесами». Я думала о своих собственных похоронах и смертях, которые я видела во время регрессий, о том, как я парила над своим телом. Я спрашивала себя: «Может ли отец видеть нас сейчас? Где он? Что он сейчас чувствует?» Внезапно волоски на моих руках словно наэлектризовались, я ощутила волну энергии, прокатившуюся по всему телу. Я ощутила, что он присутствует на кладбище, и в голову пришли слова из «Тибетской Книги Мертвых», которую следовало читать человеку, лежащему на смертном одре: «О, благороднорожденный... сейчас ты переживешь Сияние и Ясный свет Чистой Реальности. Узнай его». Я представила, что мой отец слышит эти слова, и поняла, что они означают.
Затем произошло что-то странное. В тот момент, когда опускали в могилу гроб отца, с головы моего брата слетела ермолка и упала в промежуток, образовавшийся между гробом и земляной стенкой могилы. Не было никакого ветра, чтобы объяснить происшествие. Мы с удивлением переглянулись. Во взгляде каждого читался один и тот же вопрос: «Что это было?» Мы со Стивом безмолвно взглянули друг другу в глаза. Был ли это знак от отца? Кое-кто верил, что это был знак.
В последующие месяцы, когда я мыла посуду, складывала белье, чтобы отправить его в прачечную, или возила детей по городу, образы из прошлых жизней проплывали перед моим мысленным взором. Новое понимание приходило в виде озарений и подтверждало мое представление о том, как увиденные мною прошлые жизни соотносились с моей нынешней жизнью.
В свете этого нового понимания сцены и образы моего раннего детства стали приобретать больший смысл. Моя любовь к музыке и фортепьяно, история истребления евреев нацистами, которая одновременно страшила меня и завораживала, болезнь легких, которая столь долго не отпускала меня, – все это получило объяснение. Детские игры также получили иную окраску: мои подруги и я часто прятались под лестницей в подвале, притворяясь, что мы скрываемся от нацистов. И не странным ли было то, что мы, дети, любили брать с собой консервы, притворяясь, что боимся умереть с голоду? Когда я задумываюсь об этом сейчас, связь кажется очевидной.
Наконец-то я поняла иную загадку из моего детства. Меня долгое время преследовало повторяющееся сновидение, где женщина с каштановыми волосами средней длины, одетая в светло-коричневое пальто и черную шляпку, шла по бульвару, за которым возвышалась каменная стена. Образ был столь ярким и живым, что я не могла забыть его. Я когда-то думала, что должна стать этой молодой женщиной, когда вырасту.
Этот сон повторялся многие годы и всегда был одинаков. Но когда я видела его в последний раз, за несколько недель до встречи с Норманом, что-то изменилось в нем. В тот раз я знала, что была этой женщиной. Снова во сне я видела, как иду по бульвару, точно тем же путем, но сон не прервался на обычном месте, и я подошла к нарядному дому с большим квадратным двором. Видение было графически-точным и завершенным. Я могла бы нарисовать диаграмму этого дома на следующий день. Я вошла в темную комнату в правом крыле дома. Потолок комнаты был высоким, у стен стояла массивная антикварная мебель, а окна были закрыты тяжелыми портьерами, не пропускающими солнечный свет. Я отчетливо помню патину богатых деревянных панелей.
Я подошла к трем мужчинам, одетым в военную форму. Один из них сидел за столом, тогда как двое других стояли по обе стороны от него. Я обратилась к сидящему, вежливо спросив его о местонахождении моего мужа. За вопросом последовало молчание – они вели себя так, словно меня не было в комнате. В отчаянии я ударила кулаком по столу и закричала на них по-немецки – язык, которого я не знаю в этой жизни. Они презрительно засмеялись и выставили меня за порог, употребив грубую силу. Я ушла, униженная и испуганная. Я думала: «Как я смогу сама растить детей?» Мои плечи были опущены и голова склонилась вниз.