Зентек кивнул головой, направился к ведущей вниз лестнице и начал медленно опускаться по ступеням. Это была винтовая лестница. Через минуту он оказался перед маленькой дверью, теперь полуоткрытой и ведущей в широкий подвал, вернее, в слегка углубленную в землю комнату. Он вошел туда, не принимая никаких мер предосторожности, так как отпечатки пальцев были здесь уже сняты, и осмотрелся. Он был уже здесь полчаса назад, но тогда еще не испытывал этого возбуждения, которое охватило его после разговора с доктором.
Он подошел к длинному лабораторному столу и, вытянув руку, отворил дверки маленького шкафчика, стоящего в углу. На белом фоне на ней был нарисован череп в цилиндре, с сигаретой, зажатой в зубах, от которой исходили кольца дыма, нарисованные красным мелом. Здесь Роман Рудзинский держал яды, и шкафчик обычно был заперт на ключ. Но все ключи висели в углу комнаты, так что практически в любое время шкафчик можно было открыть. А поскольку в доме не было маленьких детей, а посторонние не имели, по всей вероятности, доступа в лабораторию, этот ключ не имел никакого значения. Яд мог взять отсюда сам Рудзинский. Впрочем, его мог взять оттуда любой, кто знал о его существовании.
Зентек закрыл глаза. Хотя у него еще не было никаких доказательств, кроме очень туманного предположения, он уже знал, что видит только поверхностное. Это была видимость… А какой была правда? Кто еще был актером, участвующим в этом драме?
В комнате наверху ждали разговора с ним две женщины: жена умершего и ее сестра. Они могли знать все, могли и ничего не знать…
Он потряс головой и распрямился. В комнате над ним кто-то медленно прошел с одного места на другое. Звук шагов был похож на удары маленьким молоточком. Дамские туфельки на шпильках.
— У меня здесь телеграмма, — вполголоса сказал он и полез в карман, где лежала сложенная бумага. — Наверное, надо будет начать с этого. Впрочем, посмотрим.
Он взглянул еще раз на череп в цилиндре и вышел, тихо закрыв за собой дверь.
Глава четвертая
Мария неподвижно сидела на тахте. Она уже не плакала. В доме слышались шаги, какие-то люди открывали и закрывали двери, разговаривали приглушенными голосами, передвигали вещи. В голове она чувствовала совершенную пустоту. Ей казалось, что с той минуты, когда она вместе с Анной перешагнула порог этого дома, прошли столетия.
Она выпустила из рук мокрый от слез платочек и посмотрела на часы. Подходило к двенадцати. Неполных два часа…
Анна стояла у окна и, отодвинув занавеску, смотрела на сад, заливаемый в эту минуту потоками дождя. Низкие тучи висели над городом, видневшимся на туманном горизонте. Она думала о дне, очень отдаленном от нынешнего. Так же шел дождь, и в доме была такая же атмосфера: чужие, тихо ступающие люди, охватившее всех ощущение трагедии, которая недавно произошла и заполнила собой все помещения. Это был день смерти матери. С этого дня они остались одни. Марыся, еще маленькая, и она, девятнадцатилетняя девушка, взявшая на себя огромную ответственность, хотя прекрасно понимала, что это превышает ее силы. Потом были трудные годы, настолько трудные, что она сама не знала, как удалось им пережить их относительно спокойно. А потом Марыся окончила школу, пошла учиться дальше, и в нее влюбился профессор. В день их свадьбы Анна была самым счастливым человеком на свете. «Интересно, — подумала она вдруг, — что тогда тоже шел дождь».
Когда в дверь постучали, они обе вздрогнули. Мария быстро подняла голову. Анна повернулась от окна и замерла, держа руку на занавеске.
— Прошу, — тихо сказала ее младшая сестра и машинально поправила волосы.
Мужчина, который вошел и бесшумно закрыл за собой дверь, скорей был похож на молодого ученого, чем на милиционера. В его чертах не было самоуверенности, которая в глазах Анны была неотьемлемой принадлежностью представителя власти. Он приятно улыбнулся и сказал вполголоса:
— Добрый день. Моя фамилия Зентек, я капитан милиции, прислан сюда из Главной комендатуры. Мне очень жаль, что приходится беспокоить вас в такой грустной ситуации, но… — он развел руками. — Я постараюсь отнять у вас как можно меньше времени. Кто из вас был женой умершего профессора Рудзинского?
— Умершего… — повторила Мария. — Умершего… — повторила она еще раз, как будто значение этого слова никак не могло дойти до нее. — Это я.
— А вы сестра этой пани, не правда ли? — Он коротко взглянул на Анну и одновременно чуть-чуть наклонил голову, как будто хотел извиниться за то, что вмешивается не в свое дело.