–Боюсь, это неудача, Ваше Высокопреосвященство, – сказал мне секретарь, когда я испробовал все, что только мог придумать. – Придется отступить…
Мне чудилось, я слышу в его голосе смутное удовлетворение… это впечатление мне не понравилось, и я сделал себе мысленную зарубку как следует присмотреться к вроде бы верному помощнику… возможно, он стал опасен.
–Да, мы отступим, но это временное отступление, – холодно сказал я вслух, с деланным равнодушием взирая на собеседника и не показывая, до какой степени разочарован. – Это стратегический шаг назад…
–Нисколько не сомневаюсь, монсеньор… – усмехнулся в ответ секретарь.
“Да, – помнится, подумал я. – Он действительно опасен…”
Полагаю, пора рассказать о том…
…как я поссорился с понтификом
Я не унывал. Я достаточно умен, чтобы понимать: чем грандиознее цель, тем сложнее ее достичь! А что может быть величественнее желания положить конец Великой Схизме?! Ибо именно эта задача была моим ориентиром. Церковь должна была стать единой и нерушимой… конечно, без препятствий было не обойтись.
И тут я вынужден признаться, что не предугадал всех препятствий. Я многого опасался, но только не того, что произошло! Да и как можно было догадаться, что марионетка вдруг вообразит себя кукловодом?! А именно это и случилось.
Когда я прибыл в Ватикан, я сразу попросил Григория XII об аудиенции и был уверен, что получу разрешение посетить приемные покои Великого буквально сразу… ан нет! Мне передали, что Его Святейшество сильно занят и не может принять меня в ближайшие дни.
Какие, к черту, дни?! Я прежде не ждал и нескольких часов! Сказать, что я был ошарашен, – значит попросту промолчать. Я был в шоке столь сильном, что даже не разозлился… хотя стоило бы!
Наконец, мне разрешили появиться пред очами Святейшего, что я и сделал незамедлительно. Промаринованный длительным ожиданием (нечто, к чему совершенно не привык), я пребывал в дурном расположении духа и едва держал себя в руках. И мое настроение ничуть не улучшил тот ледяной прием, который оказал мне понтифик.
–Ваше Святейшество, я хотел обсудить с вами сложившуюся ситуацию, – заговорил я с усилием, изображая покорность, хотя голос слегка дрожал от сдерживаемых эмоций.
Папа поднял на меня пустой равнодушный взгляд.
–Да, Бальтазар, я тоже думаю, нам пора обсудить твой удручающий провал.
В лицо мне бросилась кровь, но я промолчал. Крыть мне, по сути, было нечем…
–Ты доказал свою бесполезность, – продолжал Григорий XII спокойным тоном, хотя мне чудилось, что наш местный святой искренне наслаждается происходящим. – По крайней мере, в этом деле.
Я почувствовал себя задетым. В конце концов, одна неудача после стольких лет беззаветной службы вполне допустима.
–Я намерен убедить вас в обратном, Ваше Святейшество, – сохраняя хладнокровие, возразил я. – Я исчерпал не все свои ресурсы… это было начало.
Папа сверлил меня взглядом.
–Извини, сын мой, но я полагаю, нужно сделать передышку. Есть кое-что важнее.
Я изумился. Что могло быть важнее столь высокой цели?!
–Да неужто? – ядовито протянул я, уже не стараясь скрыть раздражение. – И что же у вас на уме, Ваше Святейшество?
Он зачмокал своими сухими морщинистыми губами, прежде чем с видимым удовлетворением сказать:
–Не думаю, что это тебя касается, Бальтазар.
Полагаю, он давно хотел бросить мне в лицо эти слова. Раньше-то меня касалось абсолютно все… и я не собирался сдавать свои позиции сейчас.
Но я не хотел наседать на него. Я знал, когда следует “придержать коней”… поэтому я смиренно (и весьма неискренне) поклонился – и удалился, приняв решение выяснить два момента: на что переключилось внимание понтифика и кто именно умудрился столь быстро и умело настроить Григория XII против меня? А такой человек явно был, уж больно резко охладел к былому другу марионеточный церковник…
Мое подозрение пало на секретаря. И это ощущение еще больше усилилось, когда я пересекся с ним вскоре после роковой аудиенции с Папой… мой помощник стал совсем елейным, клейким, сахарным… предусмотрительным до тошноты! Я сделал вид, будто отношусь к нему с прежним доверием (которого, по сути, и без того было кот наплакал), памятуя нашу местную поговорку о том, что месть – блюдо холодное, его нужно как следует остудить, а уж потом – потреблять. Вот я и решил несколько остудить свое “кушанье”… а тем временем занялся более неотложным делом.