Хорошо, хоть в этом году меня отправили в школу. В обычную школу. Правда пришлось пойти на уступки: безупречное поведение, безупречные оценки. Ты ведь знаешь, что у меня есть личный водитель. Это так смешно, тут идти-то минут пятнадцать. Но я знаю, зачем он нужен: чтобы я шел прямиком домой. И я ухожу из школы один не потому, что стесняюсь тебя, а потому, что он расскажет матери, с кем я общаюсь. Приходиться во всем угождать ей. Но это лучше, чем продолжать оставаться дома. Там бы я с ума сошел.
Повисла тишина. У Ника не было слов. Он целый год жил дома, который перестал являться таковым. Его там не ждали, не утешали, не любили, даже не улыбались. Все тепло и уют мама забрала с собой. Он и представить не мог, как Киллиан жил так всю жизнь. Неудивительно, что он держал всех на расстоянии вытянутой руки.
— Ну а ты? — тихо спросил Киллиан. — Откуда у тебя эти шрамы?
— Упал на осколки стекла, — все еще будучи в собственных размышлениях быстро ответил Ник, не собираясь вдаваться в подробности.
Ландре то ли хмыкнул, то ли вздохнул, и, не поднимая глаз, потянулся к дверной ручке. Не удивился? Неужели он настолько не верит в людей? Но ему же он доверился.
Как-то мама сказала ему: "Будь добрее, Никки. Я не могу обещать, что люди отплатят тебе тем же, но для некоторых даже одна улыбка может стать спасательным кругом". Спасти кого-то он вряд ли сможет, спасать нужно было его самого. Но что, если он поделится своими тайнами с тем, кто действительно сможет его понять?
— Моя мама болела, — негромко начал он. Рука Киллиана замерла в дюйме от своей цели. Он развернулся к нему с нескрываемым интересом, отчего Нику стало немного некомфортно, поэтому он устроился на ближайшей парте и принялся рассматривать пальцы рук. — Но это была необычная болезнь, понимаешь? Иногда она целыми днями лежала в постели, ничего не ела, печалилась, плакала. А иногда она была полна энергии, слишком веселой, хотела сделать все и сразу. Она любила меня, правда. Мы вместе играли, дурачились, она помогала с уроками, читала мне книги, рассказывала кучу интересных историй и говорила, что я должен объездить весь мир, чтобы своими глазами увидеть, насколько он прекрасен.
Прошлым летом мы были в гостях у знакомых папы. Мама поднялась на стеклянную крышу террасы, чтобы показать, что не надо бояться высоты. Я умолял ее спустится, но она лишь смеялась, кружась прямо на тонком стекле. Дома никого не было, и я полез за ней. Одно деление треснуло и полностью посыпалось на пол. Я ухватился за раму, но все равно упал. Было так много крови… Наложили кучу швов, я несколько недель ходил в бинтах. Шрамы остались везде: на бедре, руке, ребрах, даже на лице, — пояснил он, потому что вчерашнее представление в раздевалке Киллиан не видел. Хотя наверняка слышал, потому что об этом говорили все, кому мне лень. — Когда мама поняла, что произошло, ей стало плохо… и, — Ник опустил голову еще ниже, зажмурив глаза. Не хватало ему разрыдаться перед Ландре, — я лежал в больнице, папа был рядом… а она… — голос дрогнул и по щеке пробежала слезинка. Он быстро вытер ее рукавом, но так и не смог закончить предложение.
— Ник, — Киллиан осторожными шагами приблизился к нему и встал прямо напротив, — она убила себя? — еле слышно одними губами. Он кивнул и снова вытер лицо рукавом.
— Папа начал пить, его выгнали с работы. В школе все узнали о случившемся (видимо, учителя рассказали), и в меня стали тыкать пальцами. Не только из-за шрамов. "Смотрите, сын сумасшедшей и алкаша", — говорили они. Все считали меня психом. И даже здесь многие так обо мне говорят, хотя и не знают ничего о моих родителях.
— Я не считаю тебя психом, — Киллиан, чтобы его не смущать, присел рядом на парту. Ник отвернулся в противоположную сторону и вытер мокрое лицо. — Ты самый умный в классе, терпеть не можешь командные игры, вспыльчивый, грубый, и, может, мелковат для одиннадцати лет, но точно не псих, — видимо, в наступившей паузе нужно было сказать "спасибо", но он просто усмехнулся, потому что непривычно было слышать от Ландре слово наподобие "мелковат". — Скажи честно, Ник, откуда у тебя синяки? Отец бьет тебя?