Лестница закончилась. Человек осмотрелся и на цыпочках подошел к ближайшей двери. В слабом свете засиженной мухами лампочки он прочитал: «Малгожата Маковская».
Потом он заметил сунутую в дверь записку. Тихо постучал левой рукой. Пальцы его сжались вокруг рукоятки ножа. Постучал еще раз, потом нажал на ручку. Дверь была заперта. Из–за чьих–то дверей доносилось пение. По радио шел концерт.
Человек быстро вынул из кармана связку ключей, взглянул на замок и открыл ее первым же ключом, который взял в руки. Вошел, тихо закрыл за собой дверь, заперев на задвижку по–прежнему без шума.
В коридоре послышались шаги. Человек встал за дверью. Пружинный нож открылся с тихим щелчком. Но шаги стихли в направлении кухни, и раздался приглушенный женский голос:
— Пани Ганская! Идите сюда, а то у вас вся вода выкипит! Хлопнула другая дверь, другой женский голос что–то ответил, потом снова раздались шаги, и все стихло.
Не закрывая ножа, человек потянулся левой рукой к заднему карману брюк и вынул оттуда маленький электрический фонарик. Очки он снова опустил на шею.
Тусклое пятно света начало свое путешествие по комнате, переносясь с места на место. Потом упало на записку, которую он минуту назад вынул из двери.
«Уезжаю на несколько дней в санаторий, потому что врач рекомендовал мне отдохнуть после этого происшествия. Молоко отдавайте пани Ганской, потому что у нее маленькие дети, а заплачено все равно до первого. Большое спасибо. Маковская».
На обратной стороне записки было написано большими буквами:
«ПАНУ МОЛОЧНИКУ!»
Человек постоял неподвижно в темноте, держа листок двумя пальцами, так как тремя другими все еще поддерживал в рукаве открытый нож. Потом положил листок на стол. Круг света скользнул по атласу, лежащему на столе, и замер на смешном рисунке девушки с конским хвостом и в туфельках на шпильках. Рядом было подчеркнуто название:
«ЗДРОИ…»
Фонарик осветил приоткрытый ящик, полный бумаг. Человек сунул нож в карман, положил фонарик в ящик и быстро начал рыться пальцами в ворохе записных книжек, тетрадей и других мелочей.
Наконец его пальцы, обтянутые резиновыми перчатками, наткнулись на конверт, в котором чувствовалась стопка чего–то жесткого. Он быстро открыл конверт. Оттуда высыпались фотографии. Часть из них была сделана фотографом–любителем, часть — в провинциальном фотоателье, несколько снимков явно были для служебных удостоверений. Он перебирал их одну за другой и на четвертой обнаружил надпись, сделанную на обороте ровным, каллиграфическим почерком: «Малгожата Маковская, род. 11 апреля 1938 г. в Камоцке». Ниже был адрес и маленькая круглая печать домового комитета, удостоверяющая подлинность данных. Снимок явно когда–то был сделан для служебной надобности, но потом остался неиспользованным. Человек быстро спрятал его в карман. Остальные засунул обратно в конверт и положил его на то же самое место, закрыл ящик, и фонарик погас.
В темноте он подошел к незанавешенному окну и, не подходя слишком близко к стеклу, посмотрел вниз, как будто хотел измерить расстояние до тротуара и изучить возможность проникновения в комнату этим путем. Везде было темно. Он оперся на подоконник и слегка наклонился.
В эту секунду его залил яркий свет из окна дома, расположенного напротив. Прежде чем он успел отпрянуть, заметил, что в этом окне стоит молодая красивая девушка в одном белье, придерживая рукой портьеру. Он не разглядел хорошо ее лица, потому что лампа находилась у нее за спиной, в глубине комнаты. Но она явно заметила его, потому что свет падал ему прямо в лицо. Это продолжалось, впрочем, только какую–то долю секунды. Он отпрянул тут же. Девушка удивленно смотрела на него, потом, вспомнив, что не одета, тоже отпрянула, набрасывая на плечи халатик. Он стоял в глубине комнаты, в бешенстве сжимая в руке погасший фонарик.
— Она успела увидеть… — прошептал он, покачивая головой со злостью. — Уже темно, а я отпрянул сразу…
Но он не был в этом убежден. Какое–то время он постоял посреди комнаты, морща лоб и прикусив нижнюю губу. Потом повернулся и быстро направился к двери.
В коридоре была тишина. Он отодвинул запор, нажал на ручку двери и закрыл ее за собой, снова всунул в щель записку для молочника и поспешно на цыпочках начал спускаться по лестнице.
Через несколько секунд он исчез в темноте, а когда вынырнул из нее на темную улицу, тот, кто внимательно следил бы за ним, мог бы заметить, что на нем уже нет очков, а воротник плаща опущен. Руки он держал в карманах, а когда вытащил их оттуда, чтобы закурить, перчаток на них не было.
Заметив, что зажигалка слегка дрожит у него в пальцах, он тихо выругался.
С утра сегодня ему не везло. Эта кассирша, оставшаяся живой в продырявленном, как решето, автомобиле, а теперь еще эта свистушка в окне…
Но та, в окне, никак не могла запомнить его лицо.
— Ты слишком нервничаешь, — шепотом сказал он себе.
Но он был человеком довольно педантичным и, вступив на дорогу преступления, верил, что, избавившись от всех следов, человек будет неуловим. После первого раза так и произошло. Теперь, собственно, тоже было так… но план не удалось осуществить полностью. Остался живой свидетель.
Человек усмехнулся, выходя из городка. Эта последняя оплошность должна быть исправлена. Он коснулся пальцами фотографии, лежащей в кармане плаща.
— Здрои, — проворчал он. — Хорошее место. Очень красивое. Хорошо помогает при расстроенных нервах…
Выражение лица у него стало серьезным, он свернул с дороги и нашел свою машину, оставленную в лесочке. Но это уже был не маленький «фиат», а…
Он включил зажигание, и через минуту автомобиль двинулся в сторону далекого города, огни которого светились вдали на линии горизонта. На небе сияла круглая голубоватая луна, освещающая шоссе.
Глава пятая
Во второй половине следующего дня полковник сидел в своем кабинете, склонившись над небольшой картой Польши. Рядом с ним, опершись о стол локтями, капитан Зентек всматривался в маленькие красные кружочки и задумчиво водил по ним карандашом, который держал в руке. Потом выпрямился и бросил карандаш на стол.
— Да, шеф… — сказал он без всякого энтузиазма. — Это все, из чего мы можем выбирать. Этот тип водит машину, и, наверное, у него есть собственная, потому что он, по–видимому, переезжал с места на место по всему Побережью. Первая пятисотка появилась в Сопоте примерно через три недели после нападения, но могла быть пущена в оборот немного раньше, чем попала в банк, который ее зарегистрировал. Вы же знаете, что банкнот может долго вращаться среди людей. Впрочем, он тогда забрал много сотен и пятисоток, номера которых в банке не записаны. А это значит, что мог находиться и в других местах, которых мы не в состоянии установить.
— Хм… — полковник постучал пальцем по карте. — Он мог сделать еще одно: поехать на Побережье, там быстро поменять большое количество пятисоток и немедленно вернуться в центральную часть Польши. Тогда наш выезд туда был бы бесцельным… Но этого могло и не быть, тогда выезд может принести пользу. — Он покачал головой. — Во всяком случае — выбора у нас нет. Нам только нужно определить место, куда вам отправиться. Если этот тип появится там только проездом, чтобы обменять банкноты, например, в железнодорожных кассах или в других местах, где всегда толпы народа, тогда нам не удастся ничего сделать. Трудно рассчитывать на кассиров и продавцов в магазинах, даже если дадим им список номеров банкнот. Впрочем, у нас ведь нет этих номеров..,
— Даже если бы они у нас были, — усмехнулся Зентек, — не каждый кассир так наблюдателен, как наша подопечная.
— Вот именно! — Полковник посмотрел на часы, взял телефонную трубку и попросил: — Соедините меня с пятнадцатым… Попросите ко мне Калусскую. Занята? Да, хорошо, можно через пять минут.