— Вот эти больше всего похожи, — сказал он, — особенно та, средняя фотография. Однако ни у одного мужчины нет такого пятна на щеке. А тот, который больше всего похож, слишком молод. Мой был постарше, потрепанный жизнью.
Снимок, который машинист выделил как наиболее похожий, был фотографией Владислава Барановского. Она была сделана в 1961 году, когда Барановского освобождали после отбытия наказания за участие в ограблении. Двое других были известными на территории Щецина преступниками. Однако они сочли это место не слишком гостеприимным и два года назад переехали на другой конец Польши.
Также оказалось, что Барановский уже около двух месяцев дышит вольным воздухом, за хорошее поведение ему уменьшили срок наказания. Он вернулся не только в город, но и к прежней профессии. Правда, он пока не попался на торговле валютой, но крутился в местах скупки иностранных товаров, где выступал в качестве «коня». Люди, имеющие много товаров иностранного происхождения, часто предпочитают не называть своих имен в пунктах скупки. За пятьдесят злотых либо за сотню их выручают «кони». Они продают товар под своим именем, в то время как истинный владелец ждет у магазина своих денег.
В классификации преступного мира портового города «конь» — это самая низшая ступень.
Уже на следующий день милиционер задержал Барановского около одного из пунктов скупки.
Глава 12. Убийца не приходит на свидание
Сразу после доставки Владислава Барановского поручник Роман Видерский начал его допрос.
— Нехорошо, Барановский, — сказал он после записи анкетных данных, — вы снова к нам попали. А, выходя на свободу, клялись, что больше уж никогда мы с вами не встретимся, нехорошо.
— Каждый может встать перед витриной и рассматривать товары, которые там лежат. Я слышал об одном типе из Варшавы, который камнем вырезал стекло в витрине у «Ювелира». У меня не было никакого камня, да и на витрине никакого перстня не было.
— Вы это бросьте, Барановский! Мы оба знаем, о чем идет речь.
— Пан поручник, если человек иногда пару грошей заработает, что в этом плохого? Если кто–то не хочет идти в магазин с вещами, а просит об этом меня, это наше дело. А когда меня сцапал этот… — Барановский прикусил язык, чтобы не получить новое обвинение в оскорблении властей, — пан милиционер, то я вообще ничем не занимался. Даже не заглядывал в магазин.
— Вы прекрасно знаете, о чем идет речь. А откуда у вас это пятно на лице? Когда мы виделись в последний раз, еще перед тем как вас посадили, этого украшения у вас еще не было?
— Да это так, дружеская шутка, — объяснил Барановский. — У меня очень крепкий сон. Меня можно не только вынести из комнаты, но даже в воду опустить, а я не проснусь. И когда я спал, один ради смеха приложил мне к лицу горящую папиросу. Запахло паленым мясом, а я даже не проснулся, так крепко я сплю.
«Лжет, — подумал поручник, — но меня это не интересует». И продолжал спрашивать дальше:
— А что вы делали последние три дня на Мазурской?
— Я там никогда не был.
— Не был? Это странно. Вас видели там в утренние часы. А вчера вы тащили два тяжелых чемодана. С Мазурской на стоянку такси.
— Это был не я! Мало ли людей ходит по улицам с чемоданами в руках?
— Слушайте, Барановский, не делайте из меня дурака. Ничего не поделаешь, попались. Лучше говорить правду. Где находится товар?
— Я ни о чем не знаю, пан поручник.
— Хорошо, не хотите говорить, не надо. Только потом об этом не пожалейте. Вы слишком стреляный воробей, чтобы вам нужно было объяснить; что суд всегда принимает во внимание чистосердечное признание и возврат украденных вещей. Раз проиграли — надо платить.
— Не понимаю, о чем поручник говорит.
— Хорошо. Раз не понимаете, что было на Мазурской, мы постараемся освежить вашу память. Есть тут один человек, который вас видел и узнал.
Была устроена очная ставка. Барановского вместе с семью другими людьми поставили в ряд. Среди них были и работники милиции, и мелкая «плотва», задержанная при различных оказиях. Машинист Мысловский без колебаний указал на Барановского.
— Вот этот! Наверняка этот!
— Я первый раз вижу этого пана, — защищался Барановский.
— Неправда, — обиделся железнодорожник. — Я видел его три дня подряд, когда он крутился около нашего дома. А вчера он нес два тяжелых чемодана, свернул с Мазурской на улицу Народного единства, прошел мимо меня и чуть меня не толкнул.
— Ну что, Барановский? — спросил офицер милиции, когда они снова остались одни.
— Я ничего не знаю, — упрямился вор.
— Тогда, может быть, поговорим об улице Бучка?
— Что за Бучка?
— Не притворяйтесь, что не знаете, где находится улица Бучка. Ведь от Мазурской это два шага. Могу вам даже напомнить номер дома — девятнадцать. Квартира на втором этаже. Там вы тоже отворили дверь с помощью подобранных ключей. Росиньская помешала вам в работе, поэтому вы ее… Интересно только, чем вы ее ударили?
— А, вот о чем идет речь, — преступник принял удивленный вид. — Зря стараетесь. Это дело вы мне не пришьете.
— Кто знает, может и пришьем. Там вас тоже видели. Найдем свидетелей, которые вас узнают. На такой же очной ставке.
— Этот старый дурак врал, как собака, значит, и другие могут делать то же самое. Тем хуже для милиции. Над вами будут смеяться.
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Если вы сегодня такой неразговорчивый, поговорим завтра. Может, у вас память немного освежится, когда посидите под арестом.
— Могу посидеть. Почему бы нет? Разве тюрьма не для людей? — Барановский до сих пор держался дерзко и надменно. Когда он говорил об улице Бучка, поручник почувствовал в его словах истинную уверенность в себе. Офицер был уверен, что после предоставления ему конкретных доказательств Барановский начнет говорить о краже на улице Мазурской.
«Неужели это были два разных дела? — задумался Видерский после того, как Барановского увели. — На улице Бучка было совершено убийство. Если бы он имел с этим что–то общее, не вел бы себя так. Лгал бы напропалую. А он явно не испугался угрозы еще одной очной ставки и даже говорил о том, что над милицией будут смеяться».
Для верности поручник велел фотографу сделать целую серию снимков Барановского в разных позах, кроме прочих, поднимающегося и спускающегося по лестнице. Когда через три часа фотографии были у него на столе, Видерский сунул их в карман и поехал в больницу к Анне Врублевской. Он не терял надежды, что девушка вспомнит ту таинственную личность, которую видела на лестнице в субботу 18 ноября, в день убийства Люции Росиньской.
— Нет, это не он.
— Точно? Вы не ошибаетесь?
— Точно.
— А какую разницу вы видите между ним и тем мужчиной с лестницы?
— Не знаю. Я не могу ответить на этот вопрос. Я только знаю, что это не тот человек. Ведь я же вообще не могла бы поклясться, что кого–то видела. Может быть, это все приснилось мне в какую–то ночь после убийства?
— Нет! Это был не сон, — поручник был уверен в этом. — Вы его видели, и поэтому он хотел вас убить. Когда вас выпишут из больницы?
— Наверное, завтра во второй половине дня. Сколько же можно держать в кровати здорового человека!
— Этот мужчина на лестнице был выше ростом? А может быть, иначе одет? Не в плаще, а в пальто? Или только в костюме?
— Никакие вопросы, поручник, мне не помогут. Я не могу вспомнить, много думала об этой настоящей или воображаемой встрече, но безрезультатно.
Когда поручник вернулся из больницы, его уже ждал Адам Малиняк. Зная практически весь преступный мир портового города, он с самого утра вращался в этих сферах. Принес целую кучу сведений о задержанном Баране, или Владиславе Барановском.
Когда Барановский вернулся из тюрьмы, где просидел три года, ни один крупный валютчик не хотел иметь с ним дела. В свое время, чтобы получить меньший срок, Барановский «сыпанул» одного из тузов щецинского черного рынка. К тому же милиция вроде бы нашла у Барановского значительно меньше денег, чем он получил от валютчиков на закупку партии долларов, во время которой он попался. Вначале его даже сочли «доносчиком». Только суд и суровый приговор отчасти реабилитировали его в глазах преступного мира. Во всяком случае после выхода из тюрьмы Барановский нашел все двери закрытыми. Он хотел работать один, но для этого нужно было располагать несколькими тысячами наличных либо иметь поручительство одного из банкиров. Иначе трудно было бы даже зацепиться, тем более когда конкуренция наступает на пятки.