Она быстро сунула ключ в замок, и дверь бесшумно открылась. Мария остановилась на пороге, вглядываясь вглубь пустой прихожей.
— Я не пойду, — тихо сказала она. — Он там и не хочет со мной говорить.
Анна легко отодвинула ее и вошла первая. Не поворачиваясь, она слушала, что Мария идет за ней, и закрыла за собой дверь. Теперь они стояли в полумраке, очень похожие друг на друга, неподвижные, прислушивающиеся.
Анна набрала в грудь воздуха.
— Ромек! — громко сказала она, пожалуй, немного слишком громко. Тишина. — Его плащ висит, — вполголоса сказала она, показывая на вешалку. — В таком случае, он здесь? Он взял бы его с собой, ведь с самого утра сегодня плохая погода. Ромек!..
Мария подошла к полуоткрытой двери в одну из двух передних комнат.
— Ромек! — Она заглянула туда и сразу убрала голову. — Нет. Его нет. Наверное, он ушел в куртке.
Она быстро подошла к другой двери.
— Здесь его тоже нет.
Анна стояла посредине прихожей, наблюдая за ее передвижениями.
Мария подошла к третьей двери, расположенной по другую сторону прихожей.
Она задержалась на секунду, держа ладонь на ручке двери, потом нажала ее и заглянула внутрь. Открыла дверь шире и остановилась на пороге.
— Добрый день, Роман, — тихо сказала она прерывающимся голосом. — Почему ты не отвечаешь? Мы звоним, кричим и… Ромек!
В ее голосе было что–то такое, что Анна вздрогнула, потом быстро подошла к двери и остановилась около нее.
Это была большая светлая столовая, в которой стоял сервант, стол и стулья, которым было около пятидесяти лет. Анна не обратила ни малейшего внимания на странную меблировку. Она бывала здесь часто и знала, что все это принадлежало родителям Романа Рудзинского. Он не избавился от этой тяжелой и слишком громоздкой мебели, скорее всего, сохранив ее в память об умерших, хотя Марыся очень протестовала.
Роман Рудзинский сидел у окна, положив голову на руки. Он выглядел так, как будто уснул минуту назад. Лица его не было видно.
Взгляд Анны скользнул на пол, где валялась разбитая чашка. За спиной она слышала прерывистое дыхание сестры. Чувствуя, как ее собственное сердце неровно бьется в груди, она подошла к сидящему.
— Ромек, это я, — тихо сказала она. — Я приехала с ней. чтобы…
Он ничего не ответил и не пошевелился. Анна мягко положила руку на его плечо.
Она подумала, что сидящий хочет стряхнуть ее ладонь со своего плеча. Но это было не так.
Хватило этого легкого прикосновения, чтобы тело Романа Рудзинского тяжело упало со стула на пол.
Анна отшатнулась, судорожно вдохнув воздух.
За собой, как будто на огромном расстоянии, она услышала высокий, пронзительный, почти нечеловеческий крик Марии:
— Рома–а–ан! Рома–а–аан! Рома–а–аан!!!
Она медленно обернулась.
— Если это ты его убила, — тихо сказала она, с удивительным спокойствием, которого не могла себе объяснить, — имей, по крайней мере, столько достоинства, чтобы держать себя прилично.
Крик девушки оборвался на середине.
— Я?.. Я не убивала его, — прошептала Мария и посмотрела на нее испуганными глазами. — Как я могла его убить?
— Но умер он из–за тебя, правда? — сказала она, встав на колени около неподвижного тела и прикоснувшись ладонью к его лбу. Он был холодным, таким холодным, что у нее мелькнула мысль, как мертвое тело может быть настолько холоднее всего того, что его окружает…
— Нет, не из–за меня. Нет. — Голос Марии стал гораздо громче.
А потом она закричала высоким, прерывающимся голосом. — Не–ет!!! Не–е–ет!!! Не–е–еет!
— Перестань, — сказала Анна, поднимаясь с колен. — Лучше подумай о том, что ты скажешь милиции. Я должна пойти к телефону и позвонить туда.
— Милиции?.. Но ведь он… Он не…
Анна прошла мимо нее и направилась к двери. Когда она оказалась в прихожей, Мария побежала за ней.
— Не оставляй меня там. Не оставляй меня…
— Не бойся. Не оставлю тебя, — усталым голосом сказала Анна и подняла телефонную трубку.
Глава третья
Капитан Зентек сидел в своем микроскопическом кабинетике и бессмысленно смотрел на небольшую стопку листов, минуту назад принесенных машинисткой. Он знал на память содержание этого протокола. Трое молодых людей вышли в полдень из дома, немного пошатались, потом зашли выпить по рюмочке. Одной рюмочкой дело, естественно, не закончилось, они продолжали пить и в конце концов в десять часов вечера решили поехать в Беляны. В автобусе они отказались платить за билеты. Начался скандал с кондуктором, потом драка, кондуктор оказался в больнице, а трое молодых людей за решеткой. Дело закрыто. Они получат то, что им положено, и, выйдя из тюрьмы, может быть, в дальнейшем не станут так легко ввязываться в такие скандалы. Все они признались сразу же, жалели о происшедшем, сказали, что ничего не помнят, что во всем виновата водка. На остальных листах были записаны показания пассажиров, избитого кондуктора, характеристики с места работы, заключение для прокурора…
Зентек, вздохнув, взял ручку и поставил свою подпись на последнем листке. Все это было очень просто, не требовало ни малейших усилий и не давало никакого удовлетворения. Правда, может быть,
И хорошо, что в стране совершается так мало умышленных убийств. Скорее неумышленные. Водка, неожиданные, ненужные драки между совершенно незнакомыми людьми, пьяная гордость… Но Зентек с семнадцати лет мечтал, что будет офицером милиции, который… Теперь ему было уже тридцать лет, и он с чувством легкого сожаления, в котором не хотел признаться даже себе, с каждым днем все больше убеждался в том, что в работе офицера, ведущего расследование, было гораздо меньше того, о чем рассказывали криминальные повести, и гораздо больше тяжелой, обычной, рутинной работы, не требующей никаких взлетов и озарений, а скорее просто честности, тщательного выполнения ежедневных заданий и умения работать в коллективе. Впрочем, ему нравилась эта работа. И если ему приходилось встретиться лицом к лицу с какой–либо криминальной загадкой, он чувствовал себя гораздо более счастливым, нежели при выполнении остальных служебных обязанностей. Только настоящие криминальные загадки встречались исключительно редко.
Он еще раз просмотрел подписанные листы, чтобы проверить, все ли там в порядке. Потом скрепил бумаги скрепкой и вложил в бумажник папку с очередным номером. Затем осмотрелся и потянулся за следующей стопкой листов. В этот момент зазвонил телефон.
Зентек быстро поднял трубку. За окном снова начался дождь, хотя несколько минут назад еще светило солнце. Но в кабинете было душно, и капитан много дал бы, чтобы оказаться в эту минуту на улице, в поле, в лесу, где угодно. До отпуска было еще четыре, нет, пять недель.
— Это вы, Зентек? — сказал знакомый голос в трубке.
— Да, шеф.
— Немедленно придите ко мне. Звонят из Окенца, там произошла какая–то непонятная история. То есть история понятная, но они не очень хотят сами ей заниматься. Известный человек, знаете ли…
— Убийство?
— Нет. Самоубийство. Но я хочу, чтобы туда кто–то подъехал.
— Да, шеф. Еду.
Через пятнадцать минут он был уже на месте. А через час, стоя у окна спиной к большому кусту сирени с распустившимися цветами, молча смотрел, как два человека, одетых в белую одежду, склонились над носилками, подняли их, а вместе с ними неподвижное тело, накрытое простыней.
Зентек перевел взгляд с носилок на человека, который, не обращая ни малейшего внимания на происходящее в его присутствии, собирал в этот момент со стола в пробирку разлившийся напиток. Носилки слегка ударились о фрамугу двери, лежащее на них тело заколыхалось. Один из несущих тихо выругался. Потом дверь тихо закрылась, явно с помощью кого–то, кто стоял в прихожей.
— Когда вы сможете мне сказать, пан доктор, все, что мне хотелось бы знать?
Стоящий закрыл пробирку и всунул ее в кожаную сумку, предварительно обернув носовым платком.
— Прежде всего, вы хотите знать, капитан, сам он покинул этот свет или кто–нибудь помог ему в этом, не правда ли? — усмехнулся он. — Возможно и то и другое, но… — и он заколебался.